Юмор
Аталактафэа
Создана: 14 Июня 2004 Пон 6:44:11.
Раздел: "Юмор"
Сообщений в теме: 11, просмотров: 3136
-
14 Июня 2004 Пон 6:44:11Скелет, который коллекционировал табуретки
Да вот, незадача: попала сама под раздачу…
В городе Жо, на Чижиковом Кладбище №84, в 12-м слева ряду, под плитой с надписью "Труп неизвестного мужчины, найденный неизвестно где неизвестно кем", жил Скелет, который увлекался коллекционированием табуреток. В его коллекции насчитывалось 8245 экспонатов. Они уже не помещались в его обыкновенном однокомнатном гробу, и приходилось прятать табуретки по кустам, которыми почти полностью заросло кладбище. Но там они от сырости быстро портились, а самые устойчивые забирал себе новый сторож Харитон Хрюкин. Скелету пришлось даже выгнать из соседнего многокомнатного склепа тихого и беззлобного вурдалака Тихона, чтобы разместить там особо ценные табуретки.
Коллекция содержала большое количество самых разнообразных экспонатов. Там были и обыкновенные крашенные табуретки, и изящные полированные сиденьеца, и стулья с отломанными спинками, и просто короткие сельские лавки. Если сиденье не имело спинки — оно причислялось к табуреткам, и со временем занимало достойное место в этой коллекции. Каждый экспонат был уникален и имел порядковый номер, который Скелет выцарапывал на ножке своими острыми костяшками пальцев. Этими же костяшками он выцарапал на коре близлежащей осины список всех табуреток, которые имелись в коллекции с указанием адреса, по которому они были похищены. Самыми ценными Скелет считал экспонаты LU/137 и BG/224.
Из-за своего увлечения он даже перестал употреблять в пищу молоко и творог, которые, как известно всем из рекламы, необходимы каждому покойнику для укрепления костей. Большой воровской опыт Скелета отучил его издавать потусторонние стоны и вместо них он изредка похрюкивал. Все другие покойники его сторонились, так как думать он мог только о табуретках и всем встречным разъяснял, что будущее принадлежит именно им. Ведь из них, в отличие от стульев, даже можно гнать самогон ("табуретовку", как называют его в народе). По ночам наш герой ходил по улицам города Жо с целью пополнить свою коллекцию, а днём ворочался в гробу на самых удобных табуретках и размышлял, на какую улицу он пойдёт следующей ночью.
В отличие от других покойников, его никто не навещал. Правда, однажды на могилу пришла какая-то дамочка в чёрном и стала плакать. Её причитания жутко мешали Скелету сосредоточиться, и он крикнул из-под земли: "Пеки коржики!". Дамочка тут же убежала. Больше обитатели Чижиковского Кладбища №84 её не видели.
Однажды вечером он, как обычно ворочаясь в могиле, внезапно вспомнил, что почти не бывает в районе Маниловка. Это очень его огорчило, так как там были добыты такие любопытные экземпляры, как чёрно-зелёная табуретка EF/134 или оклеенная обложками журнала PlayBoy ST/666. Ведь в Шабашах недавно поселились отвратительные ведьмы-хулиганки, а в Куролесовщине и Матюковщине, куда он ходил чащё всего, табуреток почти не осталось.
Сделав этот важный вывод, он записал свои первоначальные планы на левой стенке и стал ждать заката.
* * *
Ждать пришлось недолго.
Скелет восстал из могилы и медленно пошёл по кладбищу. Летний ветерок ласково шелестел над его черепом листьями осин и клёнов. На кладбище была самая чистая атмосфера в городе, и Скелету даже при отсутствии лёгких было удивительно легко дышать.
Он перелез через кладбищенскую ограду и вышел на дорогу. Вокруг с хищным воем мчались машины и автобусы.
Наш герой ещё при жизни был законопослушным гражданином и потому честно пошёл по обочине шоссе. Законы он нарушал только тогда, когда это позволяло заполучить в коллекцию новый экспонат. Правда, фары иногда выхватывали его из темноты, но водители не успевали даже разглядеть дырку в черепе.
Вскоре наш герой достиг автобусной остановки. Как раз подкатил автобус №14, заполненный молодёжью. Все стояли, т. к. на поворотах очень хорошо друг к другу прижимает. Скелет втиснулся в салон и сел на место для кондуктора. Правда, некоторые особенно нервные девицы тут же попадали в обморок, а их ухажёры стали матерно ругать правительство, но Скелету подобные действия были привычны. Он уже пятый раз пользовался услугами общественного транспорта и не имел особых претензий. Хотя тогда это был автобус №88, которым ездят только пенсионеры. А это тихие люди — они либо выбегают на ближайшей остановке, либо тихо сползают вниз. Но Скелет уже давно не жил и почти позабыл все правила человеческого общежития.
Внезапно какой-то подросток 18-ти лет в кожаной куртке дал Скелету по черепу. Его можно понять — подружка упала на пол, выбила себе все зубы и залила кровью великолепные туфли. Череп, удивлённо щёлкая челюстью, просвистел в воздухе и попал в какую-то брюнеточку. Автобус пронзительно завизжал.
— Безобразие! — возмущенно закричал животом Скелет. При жизни у него были некоторые способности к чревовещанию.— Я вам не мешал.
Ошарашенный подросток стукнулся затылком о поручень. Его подружка с выбитыми зубами возмущённо заверещала и попыталась закатить Скелету оплеуху. Но черепа не было, и её рука накололась на столб позвоночника.
Скелет не выдержал и вмазал ей в живот. Девчонка завопила и выпрыгнула в окно, оставив на его шее свою наколотую руку.
— Душегуб,— простонали сзади,— девчонку пятнадцати лет…
Но Скелет не отозвался. Он ползал под сиденьями в поисках черепа. Какая-то рыжая решила, что наш герой заглядывает ей под юбку и двинула ему своим высоким каблуком.
— А-а-а!— завопила она.— С-с-скотина!..
Скелет ещё при жизни был высоким и стройным, как кипарис. Благодаря этому, его позвоночник запросто проколол каблук и достиг пятки.
Подружка рыжей возмущённо замахала руками. Наверное, могло дойти до драки, но тут автобус затормозил, и все попадали, как яблоки осенью.
Это позволило Скелету тихо найти череп, накрутить его на шейные позвонки и спрятаться под сидение. Так он и ехал до остановки "Маниловка 13".
* * *
Правда, когда он хотел выйти, из тьмы высунулась чья-то рука и попыталась схватить нашего героя. Но череп был накручен хорошо — Скелет ловко увернулся и запрыгнул в пустой автобус №90. Двери захлопнулись.
Там наш герой уже хотел расслабиться и отдохнуть. Но как только он наиболее удобно развалился на двухместном сидении, противный голос с потолка скрипуче объявил: "Есенина" и двери открылись. В автобус вошла какая-то девчонка в юбке из занавески. Она довольно сильно плакала и поэтому Скелета заметила только через минуту.
— Кто вы?— заинтересованно спросила она.
— Я Скелет,— ответил Скелет,— занимаюсь коллекционированием табуреток.
Спустя минуту он узнал, что некоему Григорию нужно что-то передать. За услугу Скелет получит великолепную табуретку в японском стиле "Накося-выкуси".
Наш герой немедленно согласился.
* * *
Двери зашипели, как двустворчатые змеи, и разъехались. В салон автобуса хлынула ночная свежесть. Скелет торопливо поднялся со своего места и вышел по железным ступенькам на холодный асфальт остановки.
Фонарь отбирал у ночи ровный желтоватый круг освещённой земли.
Скелет затаился в тени. По другой стороне улицы шёл человек в чёрной шляпе. Фонари изредка выхватывали из тьмы его орлиный нос и гладкий блестящий ствол винтовки. Этого страшного человека многие авторитетные жители Чижикового Кладбища №84 подозревали в принадлежности к тайному обществу по борьбе с вампирами и покойниками "Осиновый Крест". Ему пришлось перелезть через ограду, за которой находился детский сад №473. Там Скелет присмотрел себе два детских стульчика с хохломской росписью. Он крепко связал их бечёвкой и взял с собой.
Тем временем пробило полночь. Скелет вышел из садика и пошёл к средней школе №192. Всюду была почти осязаемая темнота.
Через двадцать минут он миновал развалины школы и вышел к искомому дому.
* * *
Поднявшись по раздолбанной до железного основания лестнице, наш герой нерешительно позвонил в полуоблупившуюся красную дверь, за которой раздавался жуткий грохот.
Дверь открыла какая-то толстая женщина. Она была в коридоре одна, но воздух гудёл большим напряжением. Вся квартира была освещена и наполнена разнородным грохотом.
Наш герой поспешно огляделся. Прямо перед ним стояла вешалка, заваленная тяжёлыми чёрными куртками. Слева были четыре крашенные в зелёный цвет двери с ярко горящими матовыми стёклами. В угол вжалась табуретка редкого чёрного окраса.
— Я к Григорию,— неуверенно сказал Скелет.
— Его нельзя. Он превратился в муху. Мы все его ловим.
В одной из комнат раздался звон. Женщина вздрогнула. Дверь распахнулась и из неё вылетела громадная, величиной с шарик для пинг-понга муха. "Ну вот опять началось!" раздалось из комнаты и в коридор выбежала целая толпа, вооружённая мухобойками и сачками. Женщина заголосила, выхватила тряпку и бросилась к ним на помощь. Муха взвилась и внезапно врезалась в лампу. Посыпались осколки. Скелету показалось, что по его черепу стучит град.
В создавшейся темноте он поспешил к табуретке. Муха с гудением пронеслась мимо его черепа и вылетела в дверь. Толпа побежала за ней, размахивая мухобойками, подобно стае "мессершмитов". Скелет схватил новый экспонат и быстро покинул квартиру.
* * *
Толпа скатилась по лестнице и вылетела из подъезда, как пробка из бутылки под Новый Год. Люди, как брызги шампанского, рассеялись по двору.
Скелет ничего не понимая, озирался по сторонам.
— Ну что,— спросила девчонка, давшая ему задание. Она сидела на лавочке и курила невероятно вонючие сигареты.
— В муху превратился,— тяжело дыша, ответил скелет,— ловят.
— Говорила я ему, что этот сетевой маркетинг до добра не доведёт,— в воздух вылетело колечко дыма,— да нет же… Получите вознаграждение.
Перед ней стоял зачехлённый массивный предмет. Наш герой приподнял уголок чехла, и у него чуть ножные кости не подкосились. Это было настоящее произведение табуреточного искусства. Скелет стал дрожащими кистями привязывать эту роскошь к только что украденной в сумасшедшей квартире табуретке.
— Не рекомендую,— пробормотала девчонка,— за всё в конце концов придётся ответить. Но без определённого направления шизофрении тоже жить нельзя…
Скелет её не слушал. Он взял украденное в детском саду под левую мышку, а более ценное — под правую. После чего наш герой аккуратно нагнулся, чтобы не выронить свои новые экспонаты и направился к остановке "Уболочище".
* * *
Скелет шагал по серебристой полоске асфальта. Чёрные провалы подъездов хищно глядели на него из мрачной серой стены дома. Кривые, тонкие ветви деревьев острыми иглами впивались в пустое, чёрное, затянутое тучами небо. Огромная пещера арки темнела уже совсем близко.
И тут откуда-то сверху раздался голос:
— Это он приходил! Вон табуретка!!!
Скелет вздрогнул. Из ночной тьмы выныривали светло-серые силуэты. Со всех сторон к нему бежали люди с мухобойками и сачками, в которых можно было опознать недавних преследователей Григория. Впереди всех скакала на одной ноге женщина из коридора.
"Они хотят отнять у меня табуретки!"— мелькнуло в черепе у Скелета.
Он быстро забежал в ближайший подъезд и стал взбегать вверх по лестнице. Но на втором этаже она упёрлась в бетонную стену с надписью: "ДИНАМО — СИНЕ-БЕЛЫЕ ДЬЯВОЛЫ!". Скелет попытался спуститься вниз, но за время его двухсекундного отсутствия там выросла такая же бетонная стена. Только надпись была другая: "ПРАВИЛЬНЫМ ПУТЁМ ИДЁТЕ, ТОВАРИЩИ!". Явственно слышалось, как с той стороны щёлкают мухобойки преследователей. Наш герой решил постучать в квартиру и попросить убежища, но спустя секунду заметил, что стучит в бетонную стену с надписью: "ПОФИГ!".
Стук мухобоек нарастал.
— Прекратите!— затравленно закричал Скелет,— Я, кажется, схожу с ума.
— А мы не сходим?!— раздался настырный голос женщины,— Сначала мой сын превратился в муху, а потом пришёл скелет и просит его к себе.
— Я не виноват! — сказал Скелет.— Я ничего не понимаю. И вообще я тут не причём. Я всего-навсего скромный коллекционер табуреток.
— А я — причём? — заголосила женщина.— Я в чём виновата? Только что из милиции звонили. Дочка моя пятнадцати лет, когда с дискотеки с парнем возвращалась, на полном ходу из окна автобуса выпрыгнула. А когда привезли её в больницу, выяснилось, что руки-то нет. Сама она сейчас в состоянии шока и бормочет что-то про зубы и позвоночники, а тут скелет на дом является.
Тут ошарашенный Скелет заметил, что появилась четвёртая стена с самой большой надписью: "КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ ТАБУРЕТОК — ПУТЬ К ПРОЦВЕТАНИЮ!"
— Не надо беспокоиться,— заговорил он,— руку ещё можно пришить. Она мешала мне надеть череп, я её за сидением оставил. Проверьте в автобусном парке!
Тут за стеной раздался удар посильнее, и по бетону зазмеилась тонкая трещинка.
— Сачками бьют,— понял Скелет и бросился к стене с лозунгом "КОЛЛЕКЦИОНИРОВАНИЕ ТАБУРЕТОК — ПУТЬ К ПРОЦВЕТАНИЮ!". Он изо всех сил размахнулся и ударил в неё табуретками, которые держал в правой руке.
* * *
Раздался резкий звон разбитого стекла. Все бетонный стены бесследно исчезли и наш герой вылетел через разбившееся окно прямо на провода высоковольтного напряжения. Раздался треск и в ночь полетели яркие разноцветные искры. В подъезде слышались топот и гомон толпы, которая заполняла площадку.
Скелет, зацепившись за провода, медленно поехал к противоположенному дому. Во всём районе потух свет. Нашего героя уже не преследовали. Судя по всему, женская половина толпы уже давно лежала в обмороке, а мужская пыталась её из этого обморока вытащить.
Скелет лихо въехал через окно в противоположенный подъезд. Его хорошенько потрепало. Конечно, выжить после этого невозможно, но наш герой уже был покойником, и это его спасло.
Когда его передвижение закончилось, он в первую очередь проверил, целы ли табуретки. Убедившись в этом, Скелет бросился вверх по лестнице. Погоня уже выбегала из противоположенного подъезда, размахивая сачками и мухобойками.
Добежав до пятого этажа, Скелет очутился перед обитой чёрным дерматином дверью квартиры №13. Он рванул её и вбежал в тёмную прихожую, оклеенную обоями загадочной расцветки. На ближайшей двери висела кривая бумажка:
Табакерки не принимаются!
Недоумевающий Скелет постучался головой и, не дождавшись ответа, вошёл.
Он оказался в небольшой, уютной и ярко освещённой свечами комнатке, набитой тумбочками и столиками. Но табуреток не было. На левой стене висел карандашный портрет Гарма в перевёрнутом цилиндре. У закрытого чёрными жалюзями окна за прямоугольным столом сидела старуха в чёрном и что-то набирала на гнутой клавиатуре без клавиш. Розоватый абажур ласково покачивался под потолком.
— Кто это? — спросила старуха, поднимая голову.— Сейчас посмотрю.
Рука завозила по столу мышку с оторванным хвостом.
— Раскольников! — закричала старуха,— Вы что, студент-недоучка, читать разучились? На двери же в элементарнейшем КОИ8 написано: "Табакерки не принимаются"!
— Вы меня с кем-то путаете,— пробормотал наш герой,— я не Раскольников.
— Как это не Раскольников!— возмущённо заголосила старуха. Её пальцы нервно запрыгали по клавиатуре.— Разумихин, Распутин… Раскольников, нумер 435. Родион Романович. Сдал: тут более двадцати наименований. Обещал сдать: табакерку серебренную. Платёжеспособность: низкая. Профессия, должность: бывший студент, ныне автор сомнительных статей. Будущее: если не прекратит своих занятий, может погибнуть в страшных мучениях…
— Повторяю вам, я не Раскольников! — закричал Скелет.— Я вообще не имею имени, а моя профессия — коллекционирование табуреток.
— Ещё чего! — старуха ткнула в какую-то кнопку, и под аккомпонимент винчестера из щели в мониторе вылез свёрнутый в трубочку лист бумаги.— Только у вас из моих клиентов такое худое лицо, что скорее на череп похоже. А волосы где? В салон париков продали! Или от недоедания выпали? Признайтесь, что не читали табличку. А ведь сказано в заповеди тринадцатой: не заходи без доклада к ближнему своему!!! Врун вы, Раскольников, проклятый и ещё хотели старушку бедную прибить за два рубля!
Скелет едва не выронил табуретки.
— Я не хотел,— залепетал он,— я вас вообще не знаю… я табуретки коллекционирую… только табуретки…
— А это что?— туша старухи выкарабкалась из-за стола, подошла к стенному шкафу и трижды крутанула круглую ручку. Дверца открылась, зажглись люминесцентные лампы, и Скелет увидел красную бархатную подушку, на которой лежал массивный топор.
— От меня ничего не скроешь!— загоготала старуха. Она приподняла топор и взвесила его в руке.
Наш герой глянул на Гарма и обомлел. Теперь это был писанный гуашью И. Э. с фиолетовым чемоданом.
— Я тут не причём!— отчаянно закричал Скелет.— Я коллекционирую табуретки.
— Но это не даёт вам права убивать старушек,— ехидно заметила старуха.
Наш герой хотел было ей возразить, но старуха издала хриплый боевой клич и бросилась к нему, размахивая топором. Скелет выбежал в коридор и захлопнул за собой дверь.
Раздался страшный удар, и во все стороны полетели щепки. Топор старухи едва не испортил особо ценный экспонат. Скелет отбежал к выходу. Старуха неуклюже перелезала через громадную дыру в двери. Наш герой задом вывалился на лестничную площадку и захлопнул за собой дверь.
— Чего запираешься,— укоризненно сказал кот в бардовом пиджаке, высунувшийся из квартиры №14 — всё равно хозяйка достанет.
— Не достанет…— произнёс запыхавшийся Скелет, стукая ногой в дверь,— это осина — дерево креплёное.
Скелет повернул к коту глазницы — и это его спасло. Лезвие топора пронеслось в миллиметре от его черепа и разодрало дерматин.
Старуха стояла на лестнице, которая вела вверх и готовила новую атаку.
Скелет закричал: "А-а-а!.." и бросился вниз, размахивая табуретками, как пингвин крыльями. Он достиг четвёртого этажа, когда услышал внизу шум и хлопанье мухобоек. А сверху доносилось тяжёлое дыхание и шарканье ног старухи.
Наш герой заметался по лестничной клетке и внезапно заметил открытую дверь квартиры №8. Она была недавно перекрашена из первоначального белого цвета в ярко-фиолетовый и в данный момент сохла. Скелет забежал в квартиру и, не долго думая, спрятался в самую дальнюю комнату. Там он запер дверь и в изнеможении опустился на холодную кровать.
Комнатка была тесная, как гроб. Большую её часть занимала огромная печь. Возле окна стоял колченогий стол.
В печи кто-то заскрёбся. Скелет нерешительно отодвинул заслонку и увидел круглое и злобное лицо старухи.
— А ты что думал,— закричала она, так, что костный мозг стыл,— от меня так просто отделаешься. "Пеки коржики!"
Старуха стала, извиваясь всем телом, вылезать из печки. Это было страшное зрелище: её пыхтение и хруст старых костей, дополняемые шелестом осыпавшейся печной побелки, наполняли комнату и пульсировали от стены к стене. Скелет начал отступать к дверям, но с той стороны уже щёлкали неумолимые мухобойки.
К счастью, тут до него дошло, что он всё равно покойник и ему никакого вреда причинить невозможно. Но мысль, что у него могут отобрать всю его коллекцию, привела его в ужас. Наш герой вскочил на стол и, разбив стекло японской табуреткой, выпрыгнул в окно, пользуясь тем, что уже был мертв, и благодаря этому не мог погибнуть от падения с большой высоты.
* * *
Нашему герою невероятно повезло. Прямо под окнами стоял гнутый фонарь, и Скелет ухватился зубами (в руках были табуретки) за верхушку. При жизни он пользовался пастой Welcometothehell, благодаря чему его зубы до сих пор сохранили первозданную белизну и прочность. Но они немного расцарапали основу фонаря, которая была изготовлена из дефицитной легированной стали. С тех пор все фонари в городе Жо строят прямыми — чтобы на них скелеты не прыгали.
Через две минуты под фонарём пробегал сбежавший из зоопарка сумасшедший жираф, который воображал себя троллейбусом и постоянно пытался уцепиться своими крохотными рожками за провода высоковольтной линии. Скелет довольно удачно доехал на нём до остановки "Дворище", где тихо уселся на лавку и стал ждать. Единственное неудобство заключалось в том, что за ним два квартала гнались с криками "Держи наглядное пособие!" студенты медицинского института.
Спустя минуту подкатил пустой автобус. Наш герой забрался в него и стал рассматривать новые экспонаты. Он так этим увлёкся, что даже не заметил, как автобус съехал с дороги и направился к прудам.
* * *
Автобус остановился, но двери не открылись. Наш герой озадаченно исследовал округу через стекло в дверях, но увидел только ночной мрак и чёрную воду, которая плескалась у колёс.
Наружная дверь кабины водителя отъехала и возле окна промелькнула какая-то тень. Скелет испуганно отпрянул. Свистнула летучая мышь. Скрипнули табуретки.
Загадочный водитель снова занял своё место, и автобус с единственным пассажиром двинулся в путь, мерно покачивая своими жёлтыми боками.
Он миновал проспект имени газеты "Красная Зелень" и взял курс к Универсаму. Всё это время Скелет пытался разбить окно, пока к концу пути не обнаружил, что лежит на сидении и долбит табуреткой пол, который почему-то залит бетоном.
Тем временем страшный автобус миновал Универсам и достиг транспортного узла имени Ерофеева. Диспетчер страшно удивился, когда промчавшаяся мимо него четырнадцатка не остановилась на дозаправку, а свернула на грунтовую дорогу, по обеим сторонам которой был непроходимый лес.
Наш герой в бессилии грыз компостер.
* * *
Автобус выехал на какую-то полянку и остановился. Двигатель заглох.
Дверь кабины водителя открылась, и Скелет увидел памятного вурдалака Тихона. Ведь в Маниловке имелось своё кладбище, где, видимо, он и получил новую жилплощадь. Тихон был в коричневой спецовке, измазанной машинным маслом. В когтистых руках он держал большой почерневший гаечный ключ.
— Скотина! — закричал он, угрожающе размахивая своим орудием.— Ты знаешь, сколько я по кабинетам ходил!
Скелет неуверенно отступал.
— Предатель! — ещё больше распалялся Тихон.— Я чуть от бумаг с ума не сошёл. Ты всех своими табуретками губишь! Жену свою с могилы прогнал. "Пеки коржики!"
— Я никого не гублю! — возмущённо проговорил Скелет.— Я тихо пополняю свою коллекцию. Можно ли представить себе что-нибудь более мирное, чем коллекционирование табуреток.
— А девчонка без руки осталась,— ехидно заметил Тихон и стал медленно двигаться к нашему герою.
— Она виновата сама,— закричал Скелет.
— Ври больше. На моих глазах дело было. Я на этой автобусной линии водителем подрабатываю.
Тихон приближался. Конечно, раньше он имел бы все шансы на победу. Но Скелет слишком много перенёс за этот вечер. Когда его словесная атака была отбита, он уже не мог за себя отвечать. Глазницы нашего героя наполнились фосфорическим свечением, и он, издав тигриный рык, запустил в Тихона парой хохломских табуреток. Вурдалак, не ожидая такого удара, смог только отпрянуть, чтобы они не разбили ему голову.
Видя, что такой метод борьбы приносит успех, скелет запустил в него второй, более ценной парой табуреток. Она снесла Тихону ухо. Тут вурдалак попытался защититься гаечным ключом, но так неловко замахнулся, что вместо нашего героя попал по экспонату. От удара на ножке украденной из квартиры Григория табуретки появилась глубокая царапина.
Такого ужаса Скелет вынести уже не мог. Он завертел черепом, надеясь отыскать новое орудие. Внезапно на его глазницы попалась чем-то знакомая рука, которая торчала из-под последнего сиденья.
Это был тот самый автобус, на котором он ехал вечером на дело!
Наш герой мгновенно схватил руку и нанёс своему противнику сокрушительный удар в челюсть. Хрустнули кости. Тихон, выронив гаечный ключ, перекувыркнулся через поручни и упал спиной на ступеньки. Из его носа хлынула тёмная густая кровь. Он попытался встать, но Скелет нанёс второй удар. Круглая голова дёрнулась и Тихон опрокинулся на бок. Лицо вурдалака было полностью разбито.
Тихон начал отползать. Скелет принимал более удобную позу. Возле средних дверей вурдалак смог каким-то образом встать с четверенек на ноги.
Скелет поднял японскую табуретку. К счастью, она почти не пострадала. Наш герой стал наступать на Тихона.
Но вурдалак времени не терял. Он выломал поручень и тоже приготовился к обороне. Его пышные усы зловеще топорщились.
Наш герой нанёс удар первым. Уже похолодевшая рука пронеслась в миллиметре от головы Тихона. Вурдалак ловко увернулся, вскочил на сидение и запустил в Скелета поручнем.
Ржавая железяка больно стукнула по ребру. Скелет взвыл и, не думая о последствиях, треснул Тихона по лбу японской табуреткой. Она громко хрустнула, а вурдалак, отчаянно размахивая руками, начал отходить. Но когда он уже достиг кабины водителя, силы окончательно истощились. Тихон упал. Раздался оглушительный треск, и его куртка стала быстро наполняться кровью.
Судя по всему, вурдалак случайно нанизался на осиновый рычаг скоростей.
* * *
Приближался восход солнца. Ранние птички подчищали свои горлышки свежими яйцами. Из-за поворота выехал жёлтый автобус, который затормозил перед входом на Чижиковое Кладбище №84.
Дверь кабины водителя с лязгом отодвинулась, и из автобуса выскочил наш герой, держащий в руках новые экспонаты для своей коллекции. Он попытался незаметно проскочить в ворота, но перед ним вырос сторож Харитон.
— Стой! — закричал он.— Сюда нельзя.
— Вы не понимаете,— заговорил Скелет,— я прописан на этом кладбище. Я за эту ночь как минимум двадцать пять километров пробежал, четыре экспоната добыл, я табуретки…
— Мы пьяных покойников не обслуживаем! — веско ответил Харитон и стал запирать ворота.
Скелет хотел ещё что-то возразить, но тут взошло солнце, и он рассыпался на отдельные косточки, которые с весёлым стуком покатились по мостовой. -
14 Июня 2004 Пон 6:46:38Предпоследний лишний
Евграф Козлодоев, обессиленный, истекающий мутным потом, шёл по горячей обочине шоссе, опираясь на деревянный метр. Под его ногами плыли душные облака жёлто-серой обжигающей пыли. Солнце, словно чугунная наковальня, давило на его раскалённую голову и глаза с трудом различали в мутном мареве два тонких железных столба с массивной перекладиной наверху и небольшие столбики людей возле неё. Остановка медленно приближалась, выплывала из гулкой реки асфальта, волнистой песчаной полосы обочины и тёмно-зелёной шуршащей стены леса. Уже можно было разглядеть жёлтые корзинки, из которых выглядывали обсыпанные крупными вишнями кошки, вёдра с морковью, яблоками, иргой и толстую бабку, сидевшую на цистерне с крыжовником.
Позади послышался глухой скрежещущий гул. Мимо Евграфа, медленно покачиваясь, проехал раскалённый, запыленный, тусклый автобус. Тяжёлая скорлупа, нехотя пыля, приближалась к столбикам, которые начинали медленно шевелиться. В горячих окнах виднелись сонные лица пассажиров. Козлодоев ускорил шаг.
— Успеем,— пробормотал он и с силой всадил метр в землю,— даже если сильно набьются — успеем.
И тут он заметил небольшую чёрную фигуру с другой стороны остановки. Она быстро шла в лёгком ореоле из горячей пыли, который гладко очерчивал её тяжёлые кожаные ленты одежды. Это была Елизавета Манник. Тонкие пальцы Манник впивались в жёсткие ручки кожаной сумки. Сверкающие башмачки шелестели по серо-жёлтому песку. Она тоже заметила Евграфа.
Автобус уже остановился. Двери разъехались, и в них потекла голосистая толпа.
Евграф побежал. Сначала что-то резануло в пустой боку живота, потом вспухли вверх огненные столбы пыли. Ноги двигались рывками, толчками, железная остановка скакала перед глазами, моталась во все стороны и впереди, на раскалённом песке, резало глаза тёмное пятно. Елизавета бежала ровно, гладко, не сбивая дыханья. Сумка моталась их стороны в сторону, не задевая загорелые ноги.
Перед глазами Козлодоева всё кружилось, металось, плыло. Ноги сухо стучали о жёсткой обочине. Песок, покрытый чёткими овальными бляшками следов, клубился под ногами лёгким облаком кипящего пара.
Толпа уже почти полностью затекла в узкие двери, и только отдельные капли пытались пробиться в плотное месиво, забившееся в округлую консервную банку автобуса.
— Осторожней!
Ноги звякают по песку.
— Есть места?
Пыль, как кипяток!
— Тут не пробьёшься!
— Потеснитесь
— Тут.
— И, представляешь, тут я ей говорю…
— Быстрее!
Елизавета приближается.
— А какая рыбалка, если остались только наживка и подосиновики? Где же основной элемент, который важнее удочки?
— Жара сегодня…
Уже никого не осталось на горячей, острой, натянутой, как дыба, остановке.
— Тут ещё место свободно!— верещит бабка.
Черная Манник совсем недалеко. Вот уже видны её серые глаза. Её тонкое, гибкое, упругое тело легко бежит вперёд. На её слегка фиолетовом лице застыло уверенное и сосредоточенное выражение.
Метр тянет руки. Ещё, ещё, ещё…
— О-о…
— Тут ещё место…
Перед глазами мотается тёмная прохладная пещера дверей автобуса.
Удар. Ноги взмывают вверх, лицо упирается в тяжёлые, плотные спины.
Успел. Успел. Успел…
— Тут…
Автобус спасительно ревёт, шипит…
— Тут, спереди, ещё…
Елизавета, затянутая в чёрную кожу, как-то изгибается, отталкивается от пышного облака песка, отрывается от земли и несётся вперёд, как чёрная, сверкающая чешуёй змея с фиолетовым отливом…
— Тут, спереди, ещё на одного место свободно…
Какой-то толчок. Словно в плотную человеческую массу вошёл шестиугольный кол. Пухлая потная пена надавила, схватила, понесла, плюнула…
Козлодоев тяжёло рухнул на горячую дорогу. Рядом с глухим хрустом стукнулся метр. Двери зашипели, словно пробитая бутылка с прохладной минералкой и захлопнулись. Автобус тронулся, брызнув густым синеватым выхлопом.
Козлодоев приподнялся на одной руке и глянул ему вслед. Тусклый, тяжёлый, набитый белый автобус неторопливо приближался к повороту, покачиваясь на раскалённом шоссе. А на голову давило жуткое, оглушительное солнце. Лес медленно расплывался, и холодели ноги. Горячая кровь, сдавленная во всех сторон, клокотала в груди удушающим злобным шаром.
И тут интернетчик-землемер рявкнул, клацнув своими короткими жёлтыми зубами, в плотный и тяжёлый, как кирпичная стена, воздух. Его тонкие пальцы сжались в кулаки. А голова затряслась. Евграф Козлодоев вскочил на ноги, схватил горячий жёлтый метр и с улюлюканьем помчался, размахивая им, как копьём, вперёд по раскалённому летнему шоссе. -
14 Июня 2004 Пон 6:48:34Осиновым ветром разорвано в клочья
Между серых с бардовым балконами домов обвис пустой прохладный воздух. Высокие бетонные цилиндры упирались в бледное, с едва заметными голыми разводами небо, а между ними торчали мелкие осины с ослепительно-жёлтыми листьями. Земля тоже была слегка золотистой и от этого казалась ещё ниже.
По длинной мостовой серой с синим отливом, медленно катился пузатый автобус.
Dasha 13 сидела на заднем сиденье и читала "Кирпичную куклу". Окна в красном автобусе были наглухо закрыты, воздух стал тёплый, сухой, скучный и Dasha давно бы задремала, развалившись на двух пустых сидениях и отдавшись загадочному маршруту №6, но автор как раз описывал процесс падения главной героини в подвал сыродельного завода и 13 не могла оторваться от чётких букв, мощно изображавших отъявленное безумие.
— Школша!— пшикнуло сверху.
Dasha подскочила, звонко стукнувшись головой в поручень. Она ойкнула, наклонилась и побежала к выходу, придерживая книгу правой рукой. Острые края страниц довольно больно резали по указательному пальцу — 13 терпеть не могла закладок.
Пустая остановка равнодушно торчала из золотистой земли. Лёгкое стекло крыши спокойно пропускало тепловатый свет солнца. Dasha мягко огляделась и двинулась к золотистой груде школы. Школа стояла как раз возле дороги и казалась в осеннем свете аккуратной горкой из желтоватого песка, которая стоит тут с незапамятных времён.
13 подошла уже довольно близко к ней. Слышались всплески неверного шума, отдельные голоса и выкрики, под ногами всё чаще мелькали плоские букеты, потерянные первоклассниками. Dasha отметила про себя, что осенью ноги ступают совершенно бесшумно. Не то, что летом — по тёплой мостовой каблук звенит громко, отчётливо. Или это из-за плотных осенних башмаков — вдруг у них резиновая подошва?
Тяжёлый ноздревато-кирпичный свод входной арки медленно проплыл над головой, и 13 оказалась на школьном дворе. Весь тяжёлый пухлый асфальт был запружен разноцветной пеной из школьников. Где-то справа частокол светлых тел снижался, местами вспухая разноцветными бантами первоклассниц. Там маячило ослепительно красное сукно и чётко-серый пиджак директора.
Dasha пробиралась вперёд, прижимаясь к неровной стене спортзала. На стоптанных кирпичах перепутались зеленоватые, серые, тускло-голубые, грязно-красные надписи и 13 ничего не могла разобрать. Изредка прямо перед ней пробегали вездесущий малыши в брюках и жилетках.
— Когда я была в младших классах, мне казалось, что школа доверху набита старшеклассниками,— подумалось Dash-е,— а теперь кажется, что у нас полно малышни. Самое интересное, что я за это время совсем не изменилась,— усмехнулась про себя 13.
В толпе замелькали знакомые лица, и 13 поняла, что где-то здесь должен быть разбросан её класс. Dasha остановилась и начала отчаянно крутить головой. "Кирпичная кукла" оттягивала тонкие смуглые пальцы.
Никто не обратил на 13 никакого внимания. Все разговаривали (некоторые сами с собой) или просто смотрели каждый в свою сторону — кто влево, кто вверх, ко на длинные косы стоящей неподалёку девушки, а Шкутенберг с большим интересом изучал надписи, сделанные на стене спортзала. Особенно понравившиеся он переписывал в блокнот с привычно яркой обложкой "50 лет Победы".
Сначала Dasha попыталась пройти вперёд, но не смогла ничего увидеть — вся середина двора была запружена выпускниками и первоклашками. Когда 13 резко пнули в ногу, она отступила.
Общешкольная линейка понемногу собиралась. Где-то вдали дежурные с трудом пробирались сквозь ревущий поток малышни.
— Послушай, Рита,— внезапно сказала Dasha мелькнувшей рядом Бендеранке.
— Да-а-ах…— сполз голос Риты.
— Мне интересна одна вещь,— голос 13 звенел,— если можно. Мне интересно, как мы собираемся.
— То есть.
— Ну, кто из наших приходит первым на эту линейку — откуда он знает, куда ему становиться. Можно же стать где угодно, а мы — всегда в одном месте…
Dasha говорила так неуверенно, словно вспоминала какой-то странный мутный сон.
— Зачем это?
— Просто… мне… мне кажется, что мы всегда стоим не там…
Риту позвали откуда-то сверху и она бросилась в мельтешащую толпу.
— Мы стоим не там,— продолжала Dasha, глядя прямо перед собой,— потому что мы так же могли… могли бы стать в другом месте и было бы точно также верно…
Тяжёлая, взбухшая чаша двора, казалось, существовала совершенно независимо от столпившегося на ней народа.
— Было бы… кажется… ну, что мы тут,— 13 говорила, как в пустоту,— лишние.
— Строимся, строимся,— кричала классная,— все вперёд, остальные назад!
Dasha отступила ещё дальше, к щербатой стене спортзала. 13 присела и уставилась в густо пропечатанную страницу VIII-й главы "Кирпичной куклы".
Над толпой мелькнула белая вспышка. Это фотографировали класс для общешкольного фотоальбома. Dasha в кадр не попала.
13 тягуче задумалась, сосредоточенно глядя в страницу. В последнее время её почему-то тянуло куда-то вперёд. Ей страшно хотелось нарисовать картину или написать стихотворение про такую осень. Стихотворение едва ли получилось бы лучше или хотя бы длиннее "Кирпичной куклы", и Dasha остановилась на картине. Она не знала, умеет ли она рисовать и это придавало ей уверенности в том, что картина получится хорошей.
Неподвижно-золотистая гладь осенней реки. Весь противоположенный берег сверху запружен вечно-тёмными соснами, внизу брызгали тонкими ярко-жёлтыми прутьями ивы (скозь эту веерообразную занавесь просвечивают тонкие слегка салатовые стволы), а ещё ниже это странное сочетание отпечаталось в тонко-твёрдой воде.
Dasha снова и снова представляла себе эту картину, пока не услышала глухой всплеск. Статичная картинка неподвижно повисла в её закрытых глазах. В доносившийся снаружи белый гул начинали вплетаться громкие методичные окрики. Где-то в глубине мелодично рокотал директор. 13 медленно засыпала.
— Эй!
— Падает!
— Вниз…
Глухо лопнул микрофон.
— О…
Хрясь!
Dasha вскочила. В распахнувшиеся глаза хлынул режущий, как жёсткая вода, свет. Толпа спуталась, громоздилась в хриплые каменистые кучи. Всюду бурлили голоса. Огромный чёрный параллелепипед музыкальной колонки слегка накренился и задрожал. Позади него мелькнуло белым пятном испуганные лицо Мыша.
Внизу возмущённый директор, опустив голову, серьёзно стучал смолкшим микрофоном по деревянному сукну.
На какое-то мгновение параллелепипед замер, а потом затрещали провода и, он, брызгая сухой деревянной пылью, начал падать вниз, тяжело поворачиваясь в воздухе. С глухим хрустом чёрное ребро накрыло потемневшее бардовое сукно, во все стороны брызнули гладкие жёлтые доски. Кто-то сдавленно взвизгнул и загудел басом. По толпе прокатились отдельные вопли, слившиеся в мощный вой.
— Колонка!
— Кого!
— Упала! Падает! Держи!!!
— Никого. Жаль…
— Все живы?
— Ужасно. Ха-ха-ха!
— Хрясь и всё!
— Жертв наверное нет,— голосил тонкий голос завуча,— соблюдайте порядок!
Dasha приподнялась над округлыми камнями голов. Красного пятна уже не было — оно казалось яркой лужицей под тяжёлым чёрным параллелепипедом. Рядом мелькал серый пиджак директора.
Тяжёлая туча, повисшая над головой, мелко забрызгала холодным сеющим дождём. Тёмные пятна вспухали на сером асфальте. Подул холодный сырой ветер, дышать стало тяжело. Школьный двор мрачнел. Одноклассницы нерешительно закрыли свои острые носы букетами. Директор нахмурился и отступил от стремительно темневшего красного сукна в густую толпу учителей. Мыш, пряча под ладонями голову, юркнул за обвисшие куски проводов, в сухой полумрак класса. Кто-то сзади вспух чёрным зонтом.
А края горизонта, горевшие между острых стен домов, были безоблачны и сияли огненным ультрамарином. Этот яркий, чистый, невероятно голубой свет пронизывал мокрый воздух и падал на серую стену школы. Она тоже становилась ослепительно-голубой, а стёкла окон горели на ней холодными бледными квадратами. И так странно, так ярко светилось здание, что хотелось плакать или побежать по сырому асфальту куда-нибудь вперёд, где прохладный воздух обдувает лицо, а на душе легко и спокойно. Казалось, свежей атмосфере среди привычных домов ещё есть место на земле. -
14 Июня 2004 Пон 6:50:31<span style="font-size: 18px; line-height: normal"><span style="font-weight: bold">Павильон</span></span>
Стена, достаточно высокая и гладкая, ровной полосой проходила между чёрными колоннами сосен. Только в одном месте она треснула и раскрошилась под рухнувшим стволом. Вся хвоя уже осыпалась с мёртвого дерева, и из круглого шершавого ствола торчали голые острые ветки.
На серебристой стене прыгали тёмные тени.
Александр Булев возмущённо крутил в руках карту столицы своей страны.
— Где же выход из этого парка?— возмущался он,— и откуда тут стена? И почему сосны — должно же быть министерство финансов!
Вокруг шумел шапками хвои тяжёлый ночной лес. Где-то наверху шёл дождь, но вниз падали только сухие иголки.
— Придётся лезть,— Александр сунул в карман карту и огляделся. Наверху, над сводами сосновых стволов, синели рваные куски неба. Булев закинул на плечо рюкзак и полез вверх, цепляясь за тонкие жилистые ветки. Холодные струи дождя заскользили по чёрной куртке. Возле первого крупного веера из мокрых ветвей Александр остановился, поднял мокрую голову и увидел Павильон.
Из тьмы сияло ровное двухэтажное здание. Второй этаж был почти полностью застеклён с трёх сторон и холодно мерцал в лунном свете. Из этого мутного параллелепипеда, расчерченного рамами на ровные прямоугольники, падали вниз три белые колонны, а за ними где-то в тени, смутно вырисовывались контуры каких-то пыльных витрин. Позади стеклянного второго этажа из синей мглы вспухала задняя часть здания — серая бетонная глыба с гладкими стенами.
Вокруг павильона шелестел под дождём ночной лес.
Булев спрыгнул с острого ствола в мокрую грязь. Он сжал в кармане широкий лист карты и почувствовал себя уверенней.
— Если что, я ничего,— повторял он,— если что, я ничто. Если что, я сразу скажу — заблудился. Даже карту, по которой заблудился, могу показать.
С этими словами он помахал скомканной картой пустым стёклам, в которых отражался лунный свет. Только мокрые капли струились с них.
Вход в павильон находился позади стеклянного выступа. Это была узкая дверь с какой-то красной надписью. Прямо перед ней, после двух стёртых ступенек, расстилалась широкая лужа, в которой отражался ярко-жёлтый фонарь и кусок побитой кирпичной стены. По луже бежала рябь, и шлёпали крупные круги воды.
Александр остановился и вновь глянул на карту.
— Может, это и есть министерство финансов?— холодная карта путалась в руках.
— Стук!
Одно из окон начало медленно открываться. Сначала оно слегка вздрогнуло. По мокрому тусклому стеклу скользнул серебристый отблеск луны, и его залила матовая тень. Окно распахнулась.
В мрачном проёме стояла девушка в белой ночной рубашке. Она вся напряглась и вытянулась. В гладких белых руках девушка держала чёрную швабру.
— Кто вы?— зашипела она.— Опять чёрный силуэт. Или Скрип?
— Александр Булев,— крупные капли расплывались по ворсистой карте.
— А я — Эльза Выключатель. Хотя в холле я уже назвалась. Помните: "значит, пришёл апрель".
— Да, сейчас действительно апрель,— осторожно подтвердил Булев, медленно отступая,— уже тринадцать дней, как апрель. Просто… где конец у этого парка?
Девушка с ужасом смотрела на него карими глазами.
— Я даже карту могу показать,— тонкие струи весеннего дождя затекали в поднятый рукав.
Воздух рассекла чёрная тень и переносица взвыла от резкого удара. В глазах брызнули горячие белые искры. Всё вокруг хлынуло куда-то вверх, а потом под вспыхнувшей головой взорвалась вода.
Булев открыл испуганные глаза и увидел чёрную перекладину на фоне бледно-синего весеннего ночного неба. За воротник текла ледяная вода.
— Не надо обманывать,— голос Эльзы резал ночной шум,— ты тени не отбрасываешь.
— Какая тень в час ночи?— возмутился Булев. Он приподнялся на локте и попытался встать из лужи. В воду шлёпнулась тонкая палка швабры.
* * *
За наглухо закрытыми стёклами синела тихая весенняя ночь. Нежно-голубой свет озарял сквозь прозрачную стену большую пустую комнату, огромную односпальную кровать, груду кресел в мутно-синем углу и встревоженные глаза Эльзы. Девушка сидела, закутавшись в одеяло, на низком облупленном стуле и напряжённо смотрела на блёклое пятно дверного проёма.
Где-то на первом этаже тихо стонала чугунная водородная труба. За стеной леса выли машины.
— Сейчас он пойдёт сюда,— покорно сказала девушка,— я тут только неделю, но он уже знает обо мне. Позавчера встретил и прогнал. Пришлось ночевать в лесу. Вчера — ты. Сегодня — опять он,— Выключатель вздохнула.
В недрах второго этажа зашлёпали ботинки.
Булев сидел наверху пирамиды из кресел, плотно прижав к груди рюкзак.
— Так кто это — они?— Александр бросил взгляд на тонкую светло-голубую батарею, где сохла выстиранная карта.— Призраки?
— Разные. Иногда остро-синие, как электричка,— вещала Выключатель,— иногда другие, как…
Эльза была прекрасна в нежном сиянии луны. Она сидела неподвижно, с закрытыми глазами. Её красивое лицо одухотворённо и обречёно тянулось на дверь и только губы слегка шевелились.
Булев невольно залюбовался ей и начал аккуратно приподниматься над шершавым подлокотником. Пирамида дрожала. Александр махнул рукой и встал во весь рост.
Где-то сбоку рухнуло в пол тяжёлое кресло.
Булев замер, прижимая к ноге рюкзак. Свет ночи размыл и заморозил всё в этой кошмарной, пустой комнате. Вниз уходила мутная пирамида из кресел, далее выплывала гладь кровати, повёрнутая в профиль Выключатель и страшная дверь. А вокруг разлился гладкий пол.
Шаги на мгновение остановились, а потом затопали к входу. Уже явственно слышался старческий хрип.
— Эльза, Эльза,— испуганно позвал Булев.
— Хр-р-р…— ответила ему Выключатель.
Стук.
— Откройте,— звучит бородатый угрожающий голос,— открывай молодёжь! Вечно у вас всё падает. И позавчера, и сегодня.
— Это не падает,— оправдывался Булев,— это естественно, это Эльза мебель переставляла.
— Эх… Значит, пришёл апрель,— за дверью вновь затопало. А потом в синей тишине грянул выстрел. Дверь дрогнула, брызнула щепками и отлетела. В ней сверкнула гладкая стена, отражавшая лунный свет. Над тёмным полом поплыл сизый дым.
В комнату вошёл аккуратный дедок с дымящейся берданкой. На его тулупе сияла надпись: "Цой жив!".
— Ну что ты тут, внучка? Уже сама с собой разговариваешь, Настасья,— дедок воткнул в рот резкий свисток и просипел мелодию,— Хотя это слабая песня — с той же "Девушкой" не сравнишь. Или любишь кого-то так сильно?
— Люблю только себя,— в открытых карих глазах отразилась луна,— и моя любовь не даёт мне повода к ревности.
— Вставай,— мрачно сверкнул надписью сторож,— пошли.
Эльза поднялась, и на холодный пол хлынули широкие складки тонкого одеяла. Она глянула на тонкий ствол ружья и медленно пошла к двери. Дедок потопал за ней.
Прямо перед дверью начиналась лестница. Справа от неё шёл узкий проход в другие комнаты второго этажа. Проход был огорожен тонкой решёткой железных перил.
Выключатель начала спускаться. Сторож шёл следом, сипя на свистке "Алюминиевые огурцы". В припевах он изредка выдавал резкие прямые звуки.
— Как ты сюда, кстати, пробралась?— осведомился дедок,— я перед главным входом нарочно серную кислоту разлил.
Эльзе вспомнилась обгоревшая куртка Булева и его шипящие ботинки.
— Я через окно. Я знаю, что вы — призрак.
— …а наука не стоит труда… Через какое? Покажешь, я ещё не все заколотил гвоздями, а то ходят тут!… но я сажаю алюминиевые огурцы-ы-ы… с-с-сык-сшфсышкх-сшфск…
Сторож свернул в узкий коридор под лестницей. Эльза двинулась за ним, ровно дыша. Сделав два шага, она остановилась, как-то обвисла, а потом вновь пошла дальше, вытянув руки вперёд.
В конце коридора была распахнута тяжёлая дверь. За ней открывалась тёплая тёмная комната, освещённая тихой жёлтой лампой. На стенах чернели какие-то клеенчатые плакаты. Самый крупный из них изображал взорванную школу, над которой ветер гнал сырую серую пыль. Ярко-красная надпись гласила: "Перемен требуют наши сердца!".
Тяжёлый план первого этажа был прислонён к сломанному креслу в дальнем углу.
Эльза сделала шаг и наткнулась на носилки, застеленные чем-то белым.
— Это у меня везде,— гордо заявил дед, тыкая ружьём в углы,— главное, чтобы хорошо отсырело. Тогда можно разн…
Сторож тихо рухнут на жирный пол. Под старым телом хрустнула берданка.
— Давай спать,— предложил Булев, отбрасывая швабру,— завтра ведь нам с тобой в шко… хотя нет, мы же здесь… В общем, я кресло на место поставил.
Выключатель вздрогнула, открыла глаза и сделала шаг к выходу. Её руки медленно, рывками опустились вниз.
— А что там?— Александр кивнул на носилки.
Эльза остановилась. Булев замер.
— Давай ты,— прошептал он.
Выключатель приподняла холодную простыню.
Молчание.
— Что это?— голос Александра дрожал.— Что ты видишь?
— Вижу ведро,— Эльза сглотнула,— ведро обвязано тряпкой и надето на метлу.
* * *
— Ты думаешь, стоит расставить их вокруг?— спросила Эльза, отходя от носилок.
— Разумеется, стоит,— Булев одёрнул простыню,— от посторонних нужна защита.
Чёрная смола, залившая крышу, в нескольких местах расцарапана маленькими колёсиками. По периметру крыши на самом парапете стояли белёсые пятна носилок. Тонкие желтоватые простыни обвисли на крупных цилиндрах вёдер.
После парапета был небольшой провал, а далее стояли чёрные свечи сосен. Отчётливые игольчатая пена леса разливалась до самого горизонта. Где-то на востоке виднелись отдельные дома, возле горизонта они сливались в одну сплошную стену.
И сверху, на сколько хватало глаз, нависло низкое бесконечное неопределённое небо.
— Может, лучше возле входа?— спросила Эльза.
— Не нужно,— ответил Булев,— подвешенного сторожа вполне хватит. Нужно ещё дерево заблокировать.
— Подвесим парочку этих,— рука девушки дрогнула,— ну… этих, белых. В ветвях.
Александр сгрёб две грозди вёдер и загрохотал вниз по пожарной лестнице. Эльза потащила вслед за ним стопку сырых простыней.
Где-то наверху загудел тонким комаром самолёт.
* * *
Это была жуткая ночь, дикая ночь, пьяная ночь, вымороченная ночь, такая же ужасная, как ночь в мрачном, слепом, оглушительном поезде, который остановился только что, а значит целую вечность назад, когда на нижней полке целуются двое, а ты лежишь на верхней, когда в твои уши врывается шум мёртвого вагона, когда твою голову наполняет тяжёлый туман, хотя ты понимаешь, что он — просто дурак, а она готова быть с кем угодно (кроме тебя), но в горле и лёгких скапливается чёрная, удушающая злоба, всё тело охвачено ленью, бессонницей, отупляющей бессмысленностью, а вправо и влево уходят безумные бездны тяжёлых труб вагонов и твоё единственное желание в эту сумасшедшую ночь — умереть немедленно, здесь, на этой вытянутой полке, чтобы в мёртвых зрачках отражались бледно-оранжевые огни Логойска.
Казалось, вместо воздуха в здание налили тяжёлую воду, которая давит в голову, делает веки, руки и ноги медленными, неловкими, распухшими. Булев видел в лунном свете Эльзу, надевающую кастрюлю и понимал, что у его лица сейчас точно такое же выражение — скучное, покорное, равнодушное.
— Мы им покажем!— едко брызнули слова Выключатель,— "Санаторий"!
— Выбросим в два счёта,— сказал Булев,— после этой вылазки сюда точно никто не приедет. Санаторий закроется надолго.
— Навсегда,— вкусно сказала Эльза,— поправь рога.
Они говорили на автопилоте.
Булев разгладил носки, примотанные к шапке изолентой. Он ещё раз оглядел Эльзу и поднял с пола тяжёлый аккордеон.
— А как на нём играть?— в недоумении оглядел клавиши Александр,— ну, ладно, понесу так.
Эльза аккуратно открыла дверь и встала немного в стороне. Булев глянул на неё и пошёл к выходу. Тяжёлая голова вывалилась наружу, в коридор.
Коридор был сумрачным и неподвижным. Только вдали, между первым и вторым постами, мелькнули две пёстрые ночные рубашки.
— Пошли,— шепнуло от двери. Эльза оторвалась от стены и двинулась к двери. С плеч девушки свисала аккуратная простыня, а на собранных в косу гладких чёрных волосах лежала тяжёлая низкая кастрюля.
— Эльза,— глуха позвал Булев.
— Чего?
— Ты в этом платье, как сама смерть в девичестве.
Выключатель хмыкнула и слегка покачала кастрюлей.
Они вышли в коридор и пошли босыми ногами по хрустящему ковру.
— Как начнём?— встревожено спросил Булев.
— Как договорились,— Эльза равнодушно бросила взгляд на тусклую лампу, горевшую на пустом посту. Александр наклонился назад и резким рывком стащил на ковёр тяжёлый ящик, набитый плоскими широкими цилиндрами. Ковёр вспух крупными складками. Булев взял крайний справа — начало связанной упругими чёрными проводами гирлянды.
— Расставляй снаряды внутри трубы,— Эльза сняла широкую крышку с вентиляционного проёма,— назад, вдоль коридора. А потом — вторую. Сначала будет первая, чтобы выбежали, а потом вторая — чтобы дымило.
Александр нагнулся до самого пола, подхватил левой рукой тяжёлую гроздь цилиндров и полез в затхлый сырой проход.
— Интересно,— подумал он, приклеивая тёмной вонючей изолентой первую дымовую шашку к сухой штукатурке стены вентиляционной трубы,— а как эти, из министерства образования, прошли через сторожа? Или он отвязался и убежал? Странно…
* * *
Створки стеклянной стены были распахнуты, и по второму этажу тихо струился бесцветный осенний ветер. Голубая утренняя даль, в которую снизу втыкались острые дома, заполняла тонкий сонный воздух. Вокруг тихо звенела головокружительная тишина. И только из угла, возле рассыпавшейся пирамиды из кресел, доносился скрип.
Стройный ряд гладких тумбочек выстроился поперёк зала. Вокруг этой строгой сияющей голубизной линии были сложены сумки, похожие на спокойные груды чернозёма.
— Огромная сила нашего народа — в его жажде свободы, единстве и отваге. Именно она обеспечила победу нашего великого народа в этой страшной войне,— едко зачитал Булев. Он хмыкнул, захлопнул учебник по МРБ и бросил его в широкую полость опрокинутого шкафа, на исцарапанном дне которого валялись конфетные обёртки. Книга стукнула о толстый жестяной край и исчезла в звенящем проёме окна. Она несколько раз перевернулась в воздухе и рухнула на вязкую землю, возле сырой ночной рубашки, потерянной кем-то из девочек во время Облавы.
— Неправда,— заговорила сквозь нос Выключатель,— сила — физическая векторная величина, являющаяся качественной мерой воздействия тела на другие тела. Характеризуется модулем, направлением и точкой приложения.
Эльза перевернулась на другой бок. Булев бросил на неё бессонный взгляд и вновь зашуршал в тумбочке. Под самым куполом.
Под самым куполом бассейна.
В бассейне — изумрудная вода и изнутри поднимается оглушительно чудесный запах лилий.
— Скорее в воду,— Эльза подбегает к краю бассейна,— а то проснусь и не успею. Быстро, быстро…
Тонкий бледно-жёлтый аромат лилий застилает всё. И клокочут, пышут из дна водяные ключи, но вода всё равно — прохладная, лёгкая, освежающая. Сопит, качаясь, вода.
Булев, обессилено повалившийся на бесформенные груды сумок, громко сопел. На его осмысленно-чётком лице застыла улыбка.
* * *
Жёсткая дверь газовой плиты приоткрылась и из-за неё выглянула заспанная голова Эльзы.
— Ты готов?— в первую очередь спросила она.
Булев оторвал глаза от смятого листа бумаги и глянул вниз.
— Не знаю,— бормотал он, аккуратна слезая со шкафа,— не знаю. Вроде, выучил. Хуже, чем у меня.
— Зато лучше подействует,— Эльза с резким лязгом вдавила вниз дверцу,— ты верно заметил, что они понимают только циркуляры и декларации. И призраки верны: чем старше человек, тем дальше у него крыша. Но реализовал… "Вы, презренные смертные, оскорбляете своими невытертыми подошвами чистые души нас, призраков Повсеместного",— читала наизусть Эльза, захлёбываясь от хохота,— "В час больших испытаний, когда стаи чиновников из министерства образования чёрной тучей вошли в наш родной павильон и топчутся по нему, в этот час нашей печали мы с восхищением и надеждой смотрели на лучших своих представителей…"
— Прекрати,— отвернулся Александр.
— "…никогда мы, призраки, не склоняли части астрального тела перед теми, кто когда-либо пытался покорить нас. Наши тела были славными сражателями, высоко держали свою человечность, ценили свою землю и стерегли свои святыни. Даже во время санатория мы не сдались, а показали вам свою духовую и ударную мощь…"
— Зачитывай про себя!
— "Но в наш светлый павильон, который не смогли завоевать даже дети, заняли вы, превратив его в офис. Не помогли ни предупредительные сигналы по батареям, ни обесточивание здания, ни ночное уничтожение вешалок…",— Эльза аккуратно вылезала из чёрной коробки газовой плиты, вцепившись побелевшими пальцами в газовую горелку. Распрямившись, она вздохнула.
— С ними нужно быть серьёзными, беспредельно серьёзными. Мы тут уже две недели вместе и две недели они пытаются нас вытравить.
— Не выйдет!— развернулся Булев.— И сейчас нам предстоит интереснейшая игра под названием "Либкнехт и Люксембург".
Свет луны, пробивавшийся сквозь грязное окно кухни, освещал своим тусклым неверным светом худое тело Эльзы, закутанное в белое, и её выпуклое лицо. Булев мрачно одернул на себе накидку, сшитую из двух скатертей. Она была просторной, и если бы не мелкие узоры по краям и аккуратно вышитые надписи "кто не работает — тот не ест!" — вполне сошла бы за плащ.
Эльза пошла первой. Как только она сделала шаг, внизу хлопнула дверь.
Начальник охраны первым вошёл в здание. Министр образования Мансуров аккуратно вступил вслед за ним. Два охранника, сонно положив руки на тяжёлые поникшие автоматы, протащились в павильон последними. Дверь захлопнулась.
Из ботинок тихо текли лужи.
— Как у нас запущена охрана — уму непостижимо!— торопливо бормотал министр.— Усилить, усилить. Над нами издеваются, как только могут. Какие-то шутники постоянно отравляют нам жизнь.
— Так зачем мы сюда пришли?— покорно спрашивал начальник охраны.
— Я вам заявляю точно и открыто — так больше нельзя,— повторял министр образования. Он уже поднялся на первую ступеньку,— совсем и абсолютно нельзя! А из детей следует воспитывать патриотические силы, равные по силе защитникам и партизанам!
Над лестницей горел синий прямоугольник стены, окрашенный лунным светом, падавшим из глубин второго этажа. Чёрные тени перил, как решётки лежали на полу, поднимаясь на подолы двух фигур в белом. Фигуры стояли в глухом полукруге голубоватого света ровно, торжественно, прямо. У одной распущенные белые волосу падали за плечи, у другого — просто охватывали голову гладкими смоляными полосками.
Четыре тяжёлые фигуры неуверенно остановились.
— Я хочу рассказать вам одну легенду,— начала девушка,— которая произошла очень давно. На нашей (то есть этой) земле было одно государство: "Край белых абс…— заминка.— Буслей"! Его столица находилась возле Минска, под морем, которое разлилось там после этих событий и сейчас называется Солигорским Водохранилищем. Им управлял молодой князь.
— Однажды на эту светлую землю вторгся враг,— начал Булев,— его войска начитывали до 40000 солдат и 3000 конницы. Несомненно, этих воиск было недостаточно для удержания территории Страны Белых Буслей под контролем. Кроме того, действовали партизанские формирования. Это создавала определённые затруднения в снабжении его войск продовольствием и боеприпасами.
Девушка осторожно покачала головой и вздохнула.
— Столица Края Белых Буслей была хорошо укреплена. Противник бросил против неё главные силы своей армии, но ему не удалось взять её и переправиться через Волгу. Жители города поздней ночью заминировали все подступы к столице, а на улицах разлили нефть, которую во время боёв поджигали. Это создало дополнительные помехи в продвижении войск неприятеля. Боярской Думой при Ставке верховного главнокомандующего был разработан план окружения войск неприятеля и их разгрома. Возглавлял операцию Алесь Жук!
Уши у девушки загорелись, скулы и пальцы сжались в плотные комки.
— Перед началом наступления мы решили провести тренировку и разведку боем. Для этого был выбран компьютерный центр "Матрица Гаусса", в Аксаковщине. Было решено выбрать RedAlert2. Использование кодов запрещалось и каралось немедленным проигрышем. Противник планировал спутать карты и использовать мутантов, но нам удалось поджечь лабораторию и захватить два важных рудника. С нашей стороны были я и Жук, с их — Павлик и Власов. Этот Жук совсем не умел развиваться.
— Идиот,— отчётливо сказала девушка.
— Но мы проиграли. На то было множество причин, но я в них не виноват. Во-первых, неудобная клавиатура. Во-вторых, я давно не играл. Но битва была жестокой. Павлик понял и предложил мне отдать княжну, после чего он уйдёт. Княгиня вбежала в комнату и остановилась в нерешительности. Я достал из-за системного блока нож, перерезал ей горло и крикнул: "Забирай! Мы будем сражаться!"
Фигура наклонилась и взяла с тонкой полоски перил тусклый столовый нож. Девушка облегчённо вздохнула.
— Он же сейчас бросит!— взвыл Мансуров, прыгая за широкую грузную спину начальника охраны. Нож поспешно рванулся к гладкой шее. Но уже хрястнули затворы, и в плоском ночном воздухе павильона вспыхнул трескучий огонь.
На лицо и грудь Эльзы брызнула кровь. Нож тусклой полоской металла зазвенел на ступеньках. Булев вскрикнул, схватился за руку и упал во мрак позади тонких столбиков перил.
Эльза подалась во тьму и выхватила тяжёлую потную канистру. Стукнула и покатилась ребристая крышка, послышалось бульканье, и на ступеньки жадно хлынул голодный бензин. Тонкие всплески били в бетон крупными мутными шарами.
Стволы автоматов затихли. Мансуров не решался двинуться с место и только медленно, зачарованно поднимал голову наверх. В круглой мути его глаз отражалась светлая тень и ярко-жёлтая точка зажигалки.
Плоское горячее пламя хлынуло вниз по лестнице.
Мансуров взвизгнул и подался к дверному проёму, но с двух сторон его оттолкнули охранники, и министр образования гулко рухнул на пол. Начальник охраны, стараясь не наступить на министра, пятился назад. И тут хрустящую под пламенем тишину ночи разорвал взрыв. Ярким звоном брызнули мутные стёкла второго этажа, и длинная зеркальная стена второго этажа павильона рухнула вниз, обнажив охваченные острыми кусочками пламени полости. Посыпался кинжально сверкающий дождь, и с затухающим визгом заголосили охранники.
Огонь уже охватил почти всё здание. Едкий чад стелился под ногами.
— Умрём не срамя!— вывалился из жадных языков пламени Булев. Он был похож на белую кость в жёлтом бульоне. Его лицо заострилось — и на нём плясали яркие отблески пламени. В левой руке Александр сжимал швабру. Эльза залила перекладину швабры бензином, и теперь на ней змеилось пламя.
Булев подался назад и метнул.
Пальцы начальника охраны сжали пистолет. Два выстрела сухо исчезли в огне, и в лицо ударила сильная швабра с жёсткой щетиной из языков огня на конце.
Начальник охраны тяжело повалился на министра. За пылающими стенами павильона уже слышался треск — пожар перекинулся на деревья. -
14 Июня 2004 Пон 6:53:15День закрытых дверей
Болд открыл хмурые глаза и увидел низкий желтоватый потолок. Гном выдохнул сквозь приоткрытые губы и сказал:
— Сегодня я убью Лимкабла.
Потом серьёзно кивнул и, отбросив одеяло, бодро выскочил из кровати на коричневатый деревянный пол. Гном настороженно огляделся и начал уверенно одеваться.
Одевшись, он ещё раз оглядел тесную комнатку и подсел к столу около окна. За окном можно было разглядеть только островато-чёрные верхушки крыш и плоское мутно-голубое небо. Гном втащил на стол плотный вязкий мешок из толстого сукна и высыпал его содержимое через пухлую неровную горловину. На сухой сероватой столешнице лежали два коротких ножа, жёсткое бледно-красноватое точило, туго набитый кошелёк, пачка каких-то мятых пергаментов, три невзрачных синеватых камешка, редкий гребень с массивной резной ручкой и книга "Роль металлов в природе". Болд покачал головой и начал мрачно складывать вещи обратно, оставив только гребень и футляр, наполненный мелким жирным мылом.
— Восемь,— бормотал гном,— Восемь лет назад было то же самое. Город, туннель — да, да… То же самое… Алые нас сначала тихо выживали, а потом послал дроу. Война… да какая там война — налёт… И всё. Теперь там "Оникс". Точно — "Оникс". Эх…
Болд зачерпнул из умывального тазика крупную горсть воды, влил её в лицо, стянул с кожи скользкую мыльную пену, распахнул взмокшие ресницы и глянул в высокое круглое зеркало, висевшее над тазиком. В зеркале отражался голый Тиголис с потрескавшимся жёлтым чайником на кучерявой голове.
Гном охнул и отскочил в сторону, торопливо вытирая бороду жёстким полотенцем.
— Этот-то что здесь делает?— прошептал он, глядя сбоку на короткую светлую полосу зеркала. Она покорно отражала угол комнаты возле окна,— Хотя ладно…— медленный выдох,— ладно… Тиголис — это ещё терпимо, это ведь не Оливия и не Гамесл.
"И даже не Страшный Соболь"— подумалось ему. Болд не знал, кто такая (или такое?) Страшный Соболь, но почему-то эта мысль принесла ему облегчение. Гном поправил цепкий шлем на косматой голове и вышел в сводчатый коридор гостиницы, плотно закрыв за собой дверь.
* * *
Ситуация ухудшается. "Алый Оникс" дошёл и до Исита. Если срочно не принять неотложных мер, всё будет точно так же, как в Нурате восемь лет назад. Для того чтобы вытеснить нас из города, у них пока не хватает сил — они попытаются давить нас постепенно, вытесняя из мелких городков. Очистив провинцию, дадут решающий и уже открытый бой за столицу, а отступить нам будет уже некуда.
Метод у них один. В этих городах между Поверхностью и Подземьем всегда водятся и те, кто сверху, и нижние, а жить тут могут только люди. К дроу и халфлингам уже привыкли. Потом — набег каких-то других, неучтённых дроу. Халфлинги ликуют и получают монополию. У них — плюс один город. Сделано настолько тупо, что не поймёшь, как можно защититься.
Лимкабл когда-то был нашим (это достаточно важно — вполне может меня узнать), но в Нурате он уже перебежал к "Алым". Я вообще ненавижу дроу, как обязан их ненавидеть каждый из нашего народа, но не согласен с ним по другой причине — "Алые", конечно, наглые, но пока слабее нас, так что перебегать к ним достаточно рано. Непонятно только, почему спит наш Совет? Вялая борьба за два южных городка — этого мало! "Алый Оникс" можно разгромить прямо сейчас, не растрачивая сил в мелких стычках. Гномы и только гномы должны здесь торговать, никаких халфлингов!
Я не знаю — халфлинги прикрываются дроу или дроу прикрываются халфлингами. Пока они идут вместе.
Возможно, будет поход на базу "Алых". Я думаю, это целесообразно. Если соберут всю внутреннюю охрану и устроят поход — их база не устоит. Мы можем позволить себе незначительные потери — до половины личного состава. После победы легко набрать новых, но узловыми станут опытные и проверенные. Значит, меня могут повысить. Наш народ закрепиться ещё надёжнее.
В данный момент мне невыгодно переходить в "Алый оникс". Здесь у меня — 12 лет службы. Там я — безвестный потенциальный перебежчик, которого ещё надо проверить. И никаких надежд на карьеру. Здесь же, как я уже упоминал, в ближайшее время появятся вакансии. У меня есть два шанса обеспечить себе повышение после похода — либо я уйду в поход прославленным, либо в походе погибнет достаточно много наших. Это может быть совмещено.
Сегодня я должен убить Лимкабла. Это не может остаться не поощрённым. Возможно, Лимкабл прибыл и просто так. Но после того как он будет убит, единственной верной версией будет моя.
* * *
Болд убрал промокашку и удовлетворённо оглядел просторную страницу, заполненную гладкими рядами прямых рун, похожих на плотные чёрные заборы. Потом захлопнул дневник, положил пальцы на плотную обложку с золотым оттиском: "Роль металлов в природе" и спрятал книгу в мешок.
— Никто не будет такое читать,— с ухмылкой отметил гном, вставая из-за стола. Он взял маслянистый пузырёк — из пузырька торчало длинное тяжёлое перо — и сделал шаг к дверям.
— А конспирация?— возмутился про себя Болд, заметив оставленную на краю стола кружку с тускло-беловатым пивом,— Совсем уже забываться начал.
Он торопливо повернулся к столу, опрокинул в горло гладко-колючую жидкость и поставил кружку обратно. С бугристо-круглого бока на дно медленно стекала пена.
"Я бы, конечно, пошёл в комнату",— подумалось Болду,— "но — Лимкабл! Он скорее всего в ратуше или… или на рынке, что, в общем-то, одно и то же. Подойти? Попытается ли он убежать, догадается ли? Догадается — у нас нет с ним общих дел. Вот когда я его убью — всё будет ясно, всё до мелочей… я всё объясню… Нет, нет… тайно, без свидетелей не надо. Публично, публично… подойти и сзади — топором (хотя лезвие узковато…)! Конечно же, потом сначала арестуют. А ещё более потом — уже герой: спас город от чего-то неминуемого (ведь люди ненавидят всё обязательное)… Так, кажется, и начинал Веск… или нет… Тиголис? Нет, Тиголис ещё даже сам по себе не начинал, то есть начинал, но не такое и не сразу, но всё-таки кто-то из его племени — Регис, что ли… и эти бестолковые земляные воры нас опять теснят… Но Тиголис… ладно, Тиголис…
… и опять заполняется кружка, спала пена… А всё-таки интересно (уползти из этой мысли!) да, не Гамесл, не Гамесл… а почему не Гамесл?"
— Господин гном, отойдите, пожалуйста,— раздалось сзади. Болд кивнул, отступил к столу, с хрустнувшим усилием оторвал взгляд от узкой синеватой кружки с припухлыми глиняными краями и увидел Лебека. Хозяин гостиницы, аккуратно ступая, нёс в правой руке жёлтый исцарапанный чайник.
— Да вот, зеркало,— звук вылетел прямо сквозь губы, брызнув откуда-то из-под мозга. Гном удивлённо скосил глаза вниз.
— Ах да, зеркало… Мы думаем через месяц менять зеркала во всех комнатах. Они уже плохие, старые. Знаете, такое бывает с зеркалами — разумеется, не с дорогими, хорошими, роскошными, под заказ или из любви к искусству, в которые и смотреть-то боязно. Я про простые зеркала, для всех которые. У них же зеркальный — только слой наверху: тонкий-тонкий, а дальше тёмное дерево. И со временем в этом слое появляются чёрные точечки, царапины, соринки — разная такая мелюзга. Но они как-то отражаются и с той стороны. Зеркало получается слишком явственно-плоским, оно слишком хорошо и точно всё отражает. Предметы в нём — ужасающе чёткие и плоские, а не такие, как на самом деле.
— Понятно,— глухо сказал Болд в бороду,— Хотя голых халфлингов я не ожидал,— признал он.
— Что?— не расслышал Лебек.
— Вы знаете, у вас тут очень хорошо,— мягко уселся гном,— и поэтому зеркала всё-таки поменять стоит, чтобы не портили общего впечатления. Я у вас даже стихи писать начал,— торопливо заявил он, вытаскивая из-под стола мешок.
— Да,— сник Лебек. Он обречённо сел напротив гнома, поставив чайник на середину стола. Болд растянул бугристую горловину мешка, выхлопнул на стол тяжёлую книгу, тщательно, по одной перелистал страницы до позавчерашнего дня и начал читать глухим прямоугольным голосом:
В последние гремучие недели
Я начал от обид писать стихи
И в них рифмую: "мама — неужели",
"Убийство — дроу", "зелёные — носки",
"Любовь — готов", "капуста — и мангуста",
"Кинжал — обвал", "удавка — самострел",
"Осёл — осел", "там пусто — очень густо"…
Да, я в стихосложенье преуспел!
— Да, да, очень замечательно,— торопливо встал Лебек,— мне надо идти… Я тут немного тороплюсь, тут дела разные…
Гном хотел что-то возразить, но заметил чайник и лишь слегка отодвинулся на стуле. Немного впереди из-за почти пустого стола выдвинулись двое — один из них кутался в лёгкий коричневатый плащ с капюшоном — и направились к выходу, огибая тесные столы. Лебек подождал, пока они пройдут, и быстро направился к кухне, сверкая жёлтым низом чайника.
Болду почему-то стало удушающее-грустно, к горлу подкатила шарообразная горечь, похожая на мрачную чугунную гирю. Он захлопнул книгу и застыл, глядя в синеватую кружку. Пена уже стекла вниз и на донышке застыл тонкий слой жидкого пива.
— Эй… Ну, гном!— обратились к нему с противоположенной стороны стола.
— Да,— ответил вниз Болд.
— Господин Болд,— весело зазвенело настойчивым голоском,— мы тут неожиданно для самих себя задумались и решили вам самую малость помочь. Ну, такие вот мы — помогаем кому ни попадя.
— Сам справлюсь,— буркнул гном, сосредоточенно глядя в низкое пиво.
— Нет, не то. Вы ничего не понимаете — это естественно для вас. Мы хотим вам немного помочь,— ребро тонкой ладошки легонько стукнуло по исцарапанной столешнице.
Гном хмуро поднял голову, серьёзно выдвинув перед собой косматую бороду. Напротив него примостилась тонкая девочка с пышно-жёлтым хохолком на голове. Из-под плотной коричневато-овечьей жилетки, стянутой тонким черноватым пояском, аккуратно торчали обрезанные возле плеч рукава розовато-сиреневой рубашки. Весёлые синие глаза смотрели крупно и слегка исподлобья. Она сошла бы за халфлинга, если бы не худенькая фигурка и аккуратные острые уши, вытянутые немного назад. Перед ушами качались две коротенькие витые косички.
— Что вам от меня нужно?— угрюмо пододвинул к себе пустую кружку Болд. Сегодня ему думать больше не хотелось.
— От вас ничего, а вот вам… Мы тут… точнее, там… словом, где-то здесь решили, что вы уже лет десять совершенно не меняетесь. А значит, и вокруг ничего не меняется. Вот мы и решили тебя малость переделать,— задыхаясь, вытянул голосок.
— К "Алым" я не перейду. Даже не провоцируйте!
— Да ни к каким "Алым" я не зову!
— Значит, вы здесь тем более лишние,— устало заявил гном, рассчитывая плавно надоесть этой бойкой не по годам девчонке,— всякие другие силы не приветствуются. Если вам сейчас просто нужен город — вы его не получите.
— Да не нужен нам твой город! Ты нам нужен. Ты!!!
Болд хмыкнул и отодвинулся на стуле, на всякий случай ничего не понимая.
— Зачем?
— Просто. Мы вас для вас изменить хотим.
— Что?
— Ну, изменять вас будем.
— А халфлинг в зеркале — тоже от вас?— без интереса спросил гном. Он надеялся, что после пары глупых гномьих вопросов девочку начнёт тошнить и этот приятный голосок наконец-то закроется.
— Не, нет. Это от наших друзей — такой вот проксаксизский привет. Мы с ними часто идеями меняемся. Хотите сигару?— девушка выгребла из аккуратной кожаной сумочки целую горсть крупных пахучих трубочек, скрученных из золотисто-карих листьев,— Нет?.. Так вот, зря — гаванские,— она полезла за огнивом,— Так вот, вам надо меняться. Ты не изменился — вот и завтра у тебя нет. Одно скучное неизменное сегодня, а сегодня — всегда не особенно хороший день.
— Вы знаете,— девочка навалилась локтями на стол, едва не уронив хохолок в кружку гнома,— Лебек тоже пишет стихи! Смотрите!..
Она вытянула из-за плоского бортика сумочки сложенный вдвое листок и, распрямив, положила его на стол.
— Господин хозяин имел неосторожность уступить мне дорогу,— хихикнула девочка, наклоняя глаза к листку. Болд осторожно перевёл взгляд на дальнюю стену, где вытянулась набухшая деревянная стойка. Слева от неё покачивалась просторная двустворчатая дверь, ведущая на кухню. Она постоянно хлопала и уходила то в одну, то в другую сторону, открывая узкий стол со стройной стопкой подносов на фоне синеватой стены. С другой стороны прилавка была ещё одна дверь, ярко-белая, вытянутая и узкая — к Лебеку. Ей уже не пользовались — теперь вход в комнату хозяина был с другой стороны, через кухню и задний двор.
Девочка звонко сглотнула и начала проникновенно читать:
Когда-нибудь сойду с ума и я,
Но случай будет более прискорбный:
Я голову засуну вглубь ручья
И буду наблюдать там мир подводный.
Теченье будет гулко в уши дуть
Вода заполнит голову по плечи.
Когда же умудрюсь я утонуть
Понять мне это будет уже нечем.
Да! В истину сошёл бы я с ума,
А не сражался в страхе с зеркалами.
У слуг получше варит голова
Получше, чем у смертников с деньгами!
Гостиница — всегда полным-полна,
А я вот — подметаю, как не странно.
Когда-нибудь и я сойду с ума.
Но я сойду — поверьте мне! — нормально!!!
— Не правда ли — неплохо,— она шипуче затянулась тлеющий сигарой,— и верно виден автор.
В воздухе плыл тяжёлый мутно-сизый дым с резко горьким запахом. Болд с напряжённо-угрюмой сосредоточенностью смотрел на соседний стол. Прямо перед гномом сидел, повернув голову к старику в темноватом плаще, какой-то человек с молодыми светло-кучерявыми волосами. Он что-то напряжённо доказывал, водя кулаком правой руки по потрескавшейся столешнице. Левой рукой юноша держал серебристый кубок. Пальцы уже соскользнули с гладких боков кубка и только слегка касались кончиками округлой ножки.
— И ещё,— встала перед ним девочка,— хватит уже злиться на халфлингов! Это почти гномы,— она отступила к самому столику и наклонила голову вперёд,— если гном без усов и бороды, нос картошкой, живёт на равнине, сеет, пашет, потом даже убирает то, что выросло и почти не унывает — чем он плох?— зыркнула она исподлобья синими глазами,— Милые вороватые существа. Веск, вон, из них — в Совете заседает и ничего, не продался пока. Хотя ваш Совет и не лучшее место, чтобы быть хорошим. А Регис? А Миноли? И дроу не такие уж и плохие — просто, самоуверенные очень. У нас в Гарнизоне есть один — совсем ничего.
Девочка затянулась текучей сигарой и покачала аккуратной головой.
"Она не поможет мне ни убить Лимкабла, ни достичь нам достаточного количества потерь. Ни одно из двух"— подумал Болд. Мысли текли тяжёло и боязливо, вжимаясь в низ черепа и стараясь не торчать наружу.
— Отстаньте от меня,— твёрдо сказал гном и взялся за ручку топора.
— Ладно,— девочка отошла,— Ты топор вверх ногами держишь!— бросила она из-под хохолка, подхватила прислонённую к столу ивовую рогатину, лёгким движением отбросила быстрые волосы и пошла через зал, ловко стуча тонкими коричневыми сапожками. Аккуратно лавируя, она обогнула все столы, вскинула сумочку и скрылась за запертой белой дверью.
Болд вздрогнул и резким рывком крутанул обросшую голову к соседнему столу. Светловолосый продолжал что-то говорить, встряхивая густо-молочными волосами. Пальцы левой руки легко скребли кончиками по тусклой столешнице, а нервно повёрнутая голова взвинчено тряслась в каком-то споре. Тёмно-серебристого кубка не было.
— Хм…— улыбнулся под бородой гном,— не можешь понять — пережди. Это я хорошо…
Э! А как же Лимкабл?
Болд решительно отодвинулся от стола, вытянулся во весь косматый рост и, вскинув на плечо топор, осторожно ушёл из гостиницы.
* * *
— Вернусь — не забыть разбить зеркало,— серьёзно отметил Болд,— Чтобы не мешало.
Мутный и занудный круг плоско-белого солнца повис где-то сбоку, за сросшимися стенами домов. По зябкой утренней мостовой, освещённой этим лёгким проникновенным сиянием, кованые сапоги ступали с липко звякающим клацаньем. Гном хмуро оглядывал полосу тяжёлых домов, сложенных из крупных серокаменных блоков.
Прохожих было мало. Только сбоку, возле узкого дома правее гостиницы, собралась по-утреннему чёткая толпа. Они о чём-то сосредоточенно спорили, кутаясь под стальновато-прохладным ветерком в бесцветные плащи. Кто-то высокий и немного сутулый, в тонком коричневатом плаще с круглым капюшоном, стоял в стороне и сосредоточенно отбивал длинным шестиугольным жезлом какую-то скачущую мелодию.
Болд быстро шагал по крепкому и свежему городу. Он уже перешёл на соседнюю улицу и аккуратно считал дома, стараясь вычленять пристройки.
"Странно, всё-таки. Город — второй в этих местах, после столицы, а из наших только я. Значит, Лимкабл точно мой".
Он усмехнулся и зашагал в сторону, к какой-то низкой лавке.
— Наш старый крендель совсем с ума съехал,— отметил где-то за спиной торговец. Было слышно, как звякают круглые монеты.
— А что такое?— осведомился приезжий бородатый голос.
— Недавно, вот, гостиницу торжественно открывал. Каменную! В городе! Совсем уже…
— Глупо, конечно — приезжему надо через весь город тащиться. Но что в этом такого? Может, для почётных гостей.
— Нет у нас столько почётных гостей! Гостиницу среди домов в книжках делают, но там она, чтобы герои не запыхались, пока туда-сюда бегают, а никак не для жилья. По-настоящему то — зачем? В городе коней мало и грязи недостаточно? Да и этих путешественников лучше подальше от людей держать…
"А я в ней живу! Известное место"— обрадовался за себя Болд и оторвал спину от стены. Он предпочитал не докапываться до бесперспективных первопричин и старался по возможности не думать над слишком крупными и неприятными мыслями, похожими на грязновато-тяжёлые обломки золотоносной породы.
Болд оглянулся и ещё раз вдохнул светлый утренний воздух.
— Так, а Лимкабл?
Гном почесал под густыми космами бороды нижним краем топора и уставился вниз. Прямо под ним среди аккуратно уложенных серых камней виднелась плоская решётка водостока. Нежный болезненно-тонкий свет аккуратно озарял широкие чумазые прутья и уже глубоко внизу выхватывал ровные отрезки старого пыльного пола. На тусклом полу виднелся край старого полустёртого рисунка: круг с вписанной тонколучистой звездой.
Болд тщательно сжимал глаза, стараясь почётче представить себе Лимкабла.
"Вот убью сейчас не того — и не стану тогда героем. И обидно будет — такой шанс…"
— Не мучьте себя — доверьте это другим,— ласково прошипело сзади. Гном со степенной ненавистью развернулся и увидел сутулого парня в тонком капюшоне. Из-под лёгкой ткани смотрело тонкое тёмное лицо.
— И тут дроу!— вытолкнул сквозь зубы гном. Он схватил топор, выставил его перед собой и, сделав обманный выпад, бросился бежать. Прохожие звонко отшатывались от низкого мохнатого гнома, мелькавшего внизу. На повороте Болд с удушливым хрустом врезался плотным шлемом в чью-то глубокую грудь и, отлетев в сторону, начал выводить широкие круги по площади, отчаянно семеня широкими ступнями.
На торговой площади только начал развёртываться рынок. Всюду торчали чёрные планки — торговцы натягивали на них длинные посеревшие полотна. Кое-где уже высились законченные палатки — возле них суетились носильщики, затаскивая грязные скрипучие ящики. Гном носился по краю площади, дёргая пухлыми руками.
— Лимкабла здесь нет,— торопливо крутанул головой Болд,— ну и ладно. Тут и свидетелей пока мало… Это ничего, ещё ничего, пока ничего… А это,— гном крутанул бородой в сторону улицы, сворачивая в другую сторону,— а это — бред! Не пытайся понять, а то поймёшь… не пытайся понять… не пытайся понять… не пытайся, не пытайся, не пытайся… быстро не пытайся!
Гном с быстрым скрежетом налетел на низкие и зачем-то двустворчатые двери гостиницы. Болд покачал шлемом, сосредоточенно заглянул в знакомую плоскую вывеску и с прохладным вдохом отступил на шаг.
— Так… Правая створка заколочена,— прохрипел взмокший гном,— все ведь через левую ходят. Ага…
— Ну, хватит уже,— обиженно высунулась из-за приоткрывшейся правой створки тонкая головка с жёлтым хохолком,— Я уже даже сигару докурила. Так вы совсем согласны или пока думать будете?
Болд зарычал и замахнулся топором. Девочка пожала махровыми плечами и захлопнула жёсткую набухшую дверь. Вслед за ней с легким хлопком воткнулся топор, растянув по тёмному дереву высокую щель.
Гном замер, заглянул в расползшееся дерево, и липко вытащил топор. Лаково-гладкое лезвие казалась в тонком утреннем свете тяжёловато потемневшим куском металла.
Распахнулась свободная левая створка и на крыльце показался мутный мёрзнущий Лебек.
— Вы ломали дверь?— с усталой нервозностью осведомился он.
— Дроу,— серьёзно ответил Болд,— и халфлинги,— встревожено-доверительным шёпотом дополнил он.
— А-а…— махнул размякшей ладонью хозяин,— эти могут. Дроу пока мирные — потому что перемирили их — но война всё равно будет. Хоть народ и в торговлю ударился, не всё в нас отгорело. Дроу пока ходят как варёные — потому что не в атаке. Будет война,— с морщинистой обречённостью добавил Лебек, мелко качая головой,— Вот, у меня уже двери ломают,— он провёл пальцем по краю лопнувшей щели.
Гном махрово кивнул и пошёл искать Лимкабла.
* * *
Каменистая дорога к Подземью мутной размытой полосой выходила из-за широкого тускло-карего холма. На холме покачивались тонко-желтоватые травы и изредка торчали округло-тонкие темноватые прутики. Снег сошёл совсем недавно, и почва была влажная и ссохшаяся.
Гном серьёзно шагал по хрупающим камешкам. Мимо него, вязко покачиваясь, проехала низкая повозка из тёмного дерева, крытая густо-чёрной бугристой тканью. Вокруг неё шагали трое хмурых дроу, обмотанных пыльно-чёрными дорожными плащами. Позади сжатых смуглых лиц мерно вздрагивали белёсые хвостики волос.
"Эти, вроде, не Лимкаблы",— отметил про себя гном, повернув голову в другую сторону. Он прочно и уверенно поднял правую руку и осмотрел коричневатый топор.
На тусклой обочине, как раз перед изгибом, где широкая размытая дорога уходила за холм, примостилась низкая, вросшая в смёрзшуюся травянистую землю хижина с сухо и крепко заколоченными окнами. Влажный пустынный ветерок пресно и тоскливо овевал глухие бугристые стены.
"Он вполне мог пойти к Спуску",— хмуро рассуждал Болд,— "К своим. В городе ему делать нечего. Значит, полез докладывать. Ждать и проследить до людного места лучше всего здесь, конечно — хотя там мне и привычней, но там и ему привычней… Здесь…. Да, здесь… и дальше — да, важно не перепутать. За восемь лет он мог измениться?.. хотя куда эльфу, тем более тёмному, меняться…"
Гном закинул топор на плечо и зашагал к хижине. Шлем съехал на глаза — Болд шёл, высоко задрав голову и выпятив бороду. На косматые серые глаза легла узкая плотная тень.
Приоткрытая дверь торчала немного левее двух плотно заколоченных окон. Плотный щит из щелистого дерева прочно врос в сыпучую черновато-глинистую землю. Болд сумрачно ковырнул топором стянутую тонкими жилистыми корнями почву и покачал бородой. Он вытер сухое топорище о цепкую траву и начал обходить хижину снаружи, внимательно оглядывая стену. Под ногами вяжуще хрустело.
С другой стороны хижины над гнилой тёмно-соломенной крышей изогнулся сухой чёрный ствол какого-то дерева. Старые мёртвые ветки накренились над сырой кашей из рыхлой протухшей соломы.
Гном упёрся топором в жесткую холодную траву и попытался вскарабкаться наверх. Он упёр ногу в большое щербатое дупло у подножья дерева, оттолкнулся, протянул руку к нижней ветке, но тяжёлый мешок внезапно потянул в сторону и Болд с хриплым хрустом рухнул в шершавую почву.
Гном сел, глухо проскрежетав что-то низкими желтоватыми зубами. Он резко рванул хриплую горловину, сунул короткопалую руку в тёмный желудок жирного мешка и вытащил крупный ноздреватый кирпич из тёмной глины.
— А-а-рх…— гаркнул Болд. Он толкнул кирпич в сторону и начал озлобленно карабкаться вверх, зашвырнув мешок на плечо. Уже наверху, в кроне, он мрачно повернул мохнатую голову и смачно плюнул на лежащий внизу тёмный прямоугольник кирпича.
Обвалив две копны потемневшей соломы, гном ухнул вниз, на плотный дощатый пол. Хрустнули половицы, шлем звякнул и откатился в сторону. Гном нащупал его в темноте и плотно, удушливо нахлобучил на голову.
Внутри хижины застыл глухая крестообразная темнота. На слепо-чёрной стене справа от гнома виднелись плоские беловатые пятна по краям плотно заколоченных окон. Немного дальше на грязно-сером полу виднелась тонкая размытая дорожка мутноватого света, проникавшего в дом через узкую шершавую щель полуприкрытой двери. Тусклые отсветы ложились на противоположенную стену и она не казалась такой же тёмной — скорее, плохо освещённой. Спереди и сзади была плотная тьма.
"Как её ещё не сожгли?"— подумал гном, щупая глубокой ладонью крупную глинобитную стену,— "Вроде ничья — и ещё как-то стоит. Нет, ну стены понятно, но крышу — почему не сжечь, тлеть-то она будет и дым ничего?.. Совсем с этим плоским перемирием все обленились. Вроде тех же дроу — такие раньше были все из себя, гибкие, смертельные, — а теперь ходят какие-то прокисшие…"
— Зря вы здесь. Лучше всего в толпе прятаться,— звонко прожурчало сбоку. Из-за тёмной тени за небольшой дверцей выглядывал пышный хохолок. Девочка сосредоточенно улыбалась и глядела на гнома крупными ласковыми глазами. В тонкой руке торчала длинная лучинка, и отблески широкого островатого языка пламени желтовато скользили по тенистым стенам.
— Ну, пошли, что ли,— мотнула косичками девочка.
— Как… как вы…— захрипел гном, поднимая топор.
— О-о-о…— стянулся в аккуратное колечко рот,— мы стараемся никому не мешать. Редко же у нас это получается… Так вот, мы — то есть, те, кто из Гарнизона, — входим и выходим везде, где есть ненужные двери. Если дверь долго закрыта — значит, пока она не нужна. Вот так.
— Не понимаю,— честно признал Болд, отползая как-то назад.
— А вы поймите,— чиркнула она по полу медным наконечником рогатины,— вот стена. Там место, тут тоже какое-нибудь место. Между ними — вот тута — дверь, она эти места связывает. А когда эта связь не работает — её можно одолжить для какого-нибудь другого места; для нашего, например. От нас лучше не запираться,— подмигнула она гному.
За спиной Болда с сыпучим хрустом лопнула доска. Гном развернулся и увидел в потускневшей тьме широкую беловатую полосу неба. Смуглые пальцы разодрали ещё одну дверную доску и в сумрачную хижину протиснулся дроу в тонко-коричневом капюшоне.
Гном отступил и внезапным рывком бросился на девочку, замахиваясь топором. Хохолок резво хихикнул и юркнул в сторону, подбросив лучинку. Болд ухнул в узкую тьму, увернувшись от лизнувшего рядом языка пламени, и, уже падая, резко махнул топором, стараясь хотя бы задеть девочку.
Гном рухнул на бок. Чётко захлопнулась тонкая дверца.
— Сам прибежал,— усмехнулось справа. Гном с ненавистью повернул голову и увидел желтоволосую. Она хитровато улыбалась, поигрывая гладкой рогатиной. Рядом наклонился дроу. Он уже стянул тусклый капюшон и теперь аккуратно приглаживал перед низким темноватым зеркалом выбившиеся пряди волос.
Болд лежал на полу в широкой комнате с гладкими плитчато-чёрными стенами. Справа над его головой в стене горели два крупных синих кристалла. Их ровный свет чётко озарял плотную чёрную дверь и стоящий немного в стороне аккуратный столик с массивным тускло-прозрачным шаром.
Противоположенная стена была тёмной и однотонной. Как раз перед кристаллами из неё выпирали три просторных портрета. На первых двух были гномы: один горный, борода лопатой, а другой — глубинный, борода клином. Из третьего хитро щурился лысовато-рыжий халфлинг.
Болд рванулся обратно к дверце, оттянул её за ручку и увидел длинную тёмную галерею с редкими решётчатыми окнами.
— Уже переместилось,— отметил эльф, не поворачивая головы. Он аккуратно заглаживал белёсые волосы на правом виске, зачёсывая выбившиеся нитки за острое смуглое ухо.
Ошарашенный гном из последних затухающих сил покачал шлемом и бессильно обмяк на пороге галереи.
— Господин Болд, успокойтесь,— потрепала его по короткой спине девочка,— мы просто хотим почти немного помочь. Ну, чего вы? "Если лезет чертовщина — созерцай себе невинно"? Ну же, ну… Успокойтесь, а лучше разозлитесь. По крайней мере — не будьте пнём!
— Где я,— глухо сказал в спутанную бороду гном.
— Крепость 617, она же Застава Без Ворот. Вам легче?
Гном насуплено стоял, глядя в гладкий пол из непонятного материала.
— Ждёте, когда от вас отстанут?— со злобной вежливостью осведомился дроу,— Зря! Чалис, пошли, подготовимся.
Чалис кивнула хохолком и ткнула рогатиной в сторону бывшей дверцы. Гном деревянно прошёл в галерею.
— Будьте здесь. Нам нужно кое-что подготовить,— с наигранной серьёзностью поклонилась девочка и захлопнула тонкую дверь. Болд развернулся и уставился на две широкие скобы в двери, вбитые слева и справа — видимо, они заменяли ручки.
— Даже не пыхти,— звонко донеслось с той стороны,— всё равно не вспомнишь, с какой стороны открывалось.
— А если я открою не с той стороны,— слабеющим голосом протянул гном.
— Даже и не знаю, куда выкинет.
Болд мохнато кивнул и отвернулся.
— Не беспокойтесь, Лимкаблу мы тоже как-нибудь поможем,— послышалась за затылком. Это, видимо, произнёс дроу.
Гном хотел сказать, что Лимкабл нужен ему для одного дела, но прижатые пушистыми усами губы лишь слабо приоткрылись и устало выпустили сквозь округло-узкую щель тяжёлый пресноводный воздух.
"Всё равно это не те",— обречённо потекло в заплывшей сдавленным жиром голове,— "Это какие-то отдельные, они и не знают о наших делах…
Как-то я спокойно это воспринял!"— капнула здравая мысль.
Болд измотано повернул набрякшую голову. Всё тело тупо и бессильно гудело.
Галерея была довольно низкой — как раз для гнома — и не очень широкая. С правой стороны на непроницаемой каменной стене застыли редкие беловатые пятна мелких окошек, закрытых плотными вертикальными решётками с широкими прутьями. Болд липкими шагами пересёк галерею и оказался около стены. Там тоже была дверь, но другая — двустворчатая, как в гостинице. Гном потянулся к ручке, но, когда пальцы упёрлись в плоский металл, опасливо повёл шлемом и, спрятав руку за спину, быстро зашагал обратно. Он свернул к стене и, приподнявшись на носках, выглянул в бледное окно, прикрытое плотной решёткой.
— Не обманете!— произнёс он, когда почувствовал, что дверь осталась надёжно позади. Болд увидел блёклое небо и каменистый край какого-то тёмного здания. Гном напряжённо прищурил мохнатые глаза, так, что крупные брови жёстко защекотали веки, но не смог разглядеть ничего конкретного.
Неожиданно на его лицо легла кислая коричневатая тень. Гном вздрогнул, поджал вытянутые ноги и уставился в плоский белый проём, схватившись пальцами за решётку и повиснув на руках. Тень качнулась, и гном увидел, как мимо его лица прямо по стене ступил округло-грязный сапог. Сапог немного постоял на выпукло-каменистой кладке, а затем быстро оторвался куда-то в сторону, усыпав решётку мелкими жирноватыми песчинками.
Болд охнул и быстро обернулся. На пыльно-серой стене позади него лежали мягкие полосы света из решётчатого окна, смазанные в одно блёклое пятно. В пятне чётко проступал край старого полуосыпавшегося рисунка: круг с вписанной в него тонколучистой звездой.
* * *
— Вас мучить неинтересно,— пожаловалась Чалис, приоткрывая дверь,— Но мы вам всё равно поможем,— ласково улыбнулась она, поправляя сумочку.
Гном неподвижно стоял посередине галереи, похожий на старый железный пень, обросший коричневатым мхом. Чалис хмыкнула и вошла. Поверх овечьей жилетки был наброшен лёгкий фиолетоватый плащ, а подмышкой девочка сжимала крупную чёрную книгу.
— Мой дневник,— глухо узнал гном.
— Ой, ваш?— подскочила Чалис,— извините, пожалуйста, я честно не знаю, как он ко мне попал. Может, вы его по ошибке ко мне в сумочку положили?— предположила она. Гном хмуро взял книгу и сунул в растянутый мешок.
— Ладно, идёмте,— вошёл дроу,— Вас пора изменять…
— А самому нельзя?— мрачно и бесперспективно осведомился гном.
— Так вот,— дроу слегка мотнул ушами, уворачиваясь от его слов,— мы вас сейчас будем двигать вперёд. И вы узнаете, насколько это приятно… или неприятно: в любом случае знание полезно,— со смуглой улыбкой добавил эльф.
Гном с чугунным бессилием посмотрел на него и набухшими плоскими шагами вышел из галереи. Чалис бодро потопала за ним. Тёмный эльф покинул галерею последним, плотно прикрыв дверь.
Они нырнули в какую-то крупную арку из желтоватого камня и начали подниматься по узкой лестнице с длинными низкими ступенями. Через короткие полосы окошек на лестницу ложились бесцветные полосы равнодушного света. Чалис шла впереди, бойко стуча медным концом рогатины, а за ней поднимались гном и дроу.
— Кто она?— тихо шепнул в сторону тёмного уха Болд, осторожно глядя на девочку.
— Она? Кендер,— эльф качнул коротким хвостиком волос,— это довольно интересный народец. Вы на неё не обижайтесь. Кендер и кошелёк неразлучные вещи — особенно, если кошелёк чужой.
Лестница вышла в аккуратный коридор со стенами, затянутыми неплотной тканью. Навстречу шла худая широкоплечая девушка в белом плазе. На гладкой шее девушки поблёскивал плоский кулон в форме широкого полумесяца, а в правой руке он осторожно держала массивный тёмно-зеленоватый подсвечник.
— Как там наша жертва?— вежливо осведомилась у неё кендер.
— Отпустила,— белая многозначительно подмигнула,— Для него это было слишком — крыша начала съезжать. Атанавари — что тут поделаешь… Эльдар бы оценил по достоинству, а этот вот — человек! Слабенькие они. И непонятливые.
— Лайквенди позови. Тут такое дело,— с улыбкой кивнула на гнома Чалис, обходя девушку. Та опасливо поддерживала свободной рукой подол, стараясь держаться подальше от тонких желтоватых пальчиков кендера.
— Спущусь — позову,— серьёзно ответила белая и быстро попятилась к лестнице, заслоняясь подсвечником. Дроу тактично уступил ей дорогу, и девушка торопливо скатилась вниз.
— Сюда,— кивнула Чалис. Они стояли перед плотной облупленно-чёрной дверью с просторной табличкой. Наверху завивалась длинная строчка витых хвостатых букв, похожих на заросшую косоватым мхом лиану, а снизу вытянулась ещё одна надпись — гном не смог её прочитать. Она была на русском: "САЛЬВАДОР-В-ДАЛИ".
Дроу выбежал вперёд и с гордым изяществом распахнул дверь.
Они оказались в небольшой просторной комнате. Прямо около входа замер иссечённый глубокими жёлтыми царапинами деревянный чурбан — на таких упражняются в фехтовании. Рядом на низкой грязно-белой тумбочке лежал небольшой кусок колбасы и кинжал с тонким обоюдоострым лезвием. В середине лезвия виднелось большое матовое пятно засохшего желтоватого жира. Почти всю правую стену занимал огромный чёрный щит, заполненный гладко начищенными мечами, кинжалами лёгкими топориками и аккуратными полуалебардами. Было видно — п -
-
14 Июня 2004 Пон 9:26:54Ни*уя ты монстр! Сам эту хэрь писал или гномы помогли?Страшно, ёбти мать!
-
-
14 Июня 2004 Пон 16:03:30
скрол на мыши чуть не стёр!
Нахер стока писать?
Ты думаешь кто-то это читать будет! -
