Навеяло 

Ласкаю клеточки тела,
Губами пью твою душу
Смотрю в глаза голубые
И безнадежно трушу

Пытаюсь закрыть доступ к сердцу
Колючими, злыми словами
Стараюсь убить надежду,
Что промелькнет между нами

А ты бесконечно ласков
Мне душу травишь мечтою
Разбить пытаешься маску
Под нею - мы вместе с тобою

Под нею тебя я любила
Давно.... и безумно страстно
И верность тебе хранила
А ты переделал сказку

Погасло пламя доверья,
Сомненья горят огнями
И лишь пелена неверья
Стоит теперь между нами

И вновь не хватает воли
Когда я тебя увижу.
Прости мне мгновенья боли
Я просто СЕБЯ ненавижу

Когда стемнеет не по закону,
До времени и до поры,
Я выключу свет и псом бездомным
Вылезу из конуры.
Ты тоже одна в этот сумрачный вечер.
Лишь имя свое назови -
Я очень ценю случайные встречи
В эпоху большой нелюбви.

Тебе совсем не нужно стараться
Держать неприступный взгляд,
Ты тоже устала от всех отбиваться,
А я не клиент, а брат.
Надеюсь ты примешь мое предолженье,
Мы выпьем и поговорим.
Я очень ценю тепло отношений
В эпоху большой нелюбви.

Ты все еще думаешь: я тебя клею,
Но это твои дела.
Поверь, что мне уже стало теплее,
Похоже и ты ожила.
А все что было зачтется однажды,
И каждый получит свои -
Все шесть миллиардов растеряных граждан
В эпоху большой нелюбви.

"Машина времени".

Какой идеальный мужчина, е-мое.

Запомнилось: весной
когда с тобой встречались,
лил дождик навесной,
о людях не печалясь.

И года не прошло,
как стали мы чужими.
И я - кому на зло? -
твое не помню имя...

Апрель на стремена
привстал, зовет в погоню...
Ты вспомнила меня?
А я тебя не вспомню...

П.Козлов (1977)

Как бороться с тоскою своей?
С одиночеством в обществе тесном?
Напиваться до самых бровей?
Пребывать в состоянье чудесном?

Или, кинув покой и уют,
так рвануться навстречу Вселенной,
что не слышать, как птицы поют
о любови и вечной, и тленной ?!

Память жгучим огнем ослепя,
позабыть, что ты есть, чем ты станешь ?!
Счастлив тот, кто не помнит себя!
Только в душу его не заглянешь...

П.Козлов (1986)

Молчание - тоже обман
и, стало быть, золото грязное.
Молчим, нагоняем туман,
скрывающий всякое - разное.

И если туман загустел
и нет ни исхода, ни выхода,
взорвись: как бы ты ни хотел,
в том есть хоть какая то выгода...

Ведь слово - от Бога всегда,
об беса, его искажение.
И станет полегче когда
к небесному есть притяжение.

Но можно молчать от души
в которой ты светлое выстоял,
и здесь - хоть кому расскажи,
молчание - золото чистое

П.Козлов (1999)

Lune
Gringoire :
Lune
Qui là-haut s'allume
Sur
Les toits de Paris
Vois
Comme un homme
Peut souffrir d'amour
Bel
Astre solitaire
Qui meurt
Quand revient le jour
Entends
Monter vers toi
La chant de la terre
Entends le cri
D'un homme qui a mal
Pour qui
Un million d'étoiles
Ne valent
Pas les yeux de celle
Qu'il aime
D'un amour mortel
Lune
Lune
Qui là-haut s'embrume
Avant
Que le jour ne vienne
Entends
Rugir le cœur
De la bête humaine
C'est la complainte
De Quasimodo
Qui pleure
Sa détresse folle
Sa voix
Par monts et par vaux
S'envole
Pour arriver jusqu'à toi
Lune
Veille
Sur ce monde étrange
Qui mêle
Sa vois au chœur des anges
Lune
Qui là-haut s'allume
Pour
Éclairer ma plume
Vois
Comme un homme
peut souffrir d'amour
D'amour

Luc Plamondon (Notre-Dame de Paris)

НОЧНАЯ МЕЛОДИЯ

Мне так страшно рядом
с мертвою листвою,
страшно рядом с полем,
влажным и бесплодным;
если я не буду
разбужен тобою,
у меня останешься
ты в сердце холодном.

Чей протяжный голос
вдали раздается?
О любовь моя! Ветер
в окна бьется.

В твоем ожерелье
блеск зари таится.
Зачем ты покидаешь
меня в пути далеком?
Ты уйдешь - и будет
рыдать моя птица,
зеленый виноградник
не нальется соком.

Чей протяжный голос
вдали раздается?
О любовь моя! Ветер
в окна бьется.

И ты не узнаешь,
снежный мотылек мой,
как пылали ярко
любви моей звезды.
Наступает утро,
льется дождь потоком,
и с ветвей засохших
падают гнезда.

Чей протяжный голос
вдали раздается?
О любовь моя! Ветер
в окна бьется.

Федрико Гарсиа Лорка.

[ 07-02-2003, 08:40: Сообщение отредактировано: Red ]

Не заходи за черту

Какие нравы в миру, где пьют любовь, словно спирт - до поросячьего визга.
Какие шифры тебе не позволяют понять, что я имею в виду,
Когда руками машу, пытаясь предупредить - не подходи ко мне близко!
Не заходи за черту, не заходи за черту, не заходи за черту.

Над следовой полосой, сшибая шляпы с голов, летит шальная ворона.
Встает похмельный Харон, трясет седой головой, вершится круговорот.
Харон пугает ворон, потом в отместку за то вороны будят Харона,
Идут круги от весла, и так до самых ворот, до самых райских ворот...

Я-то буду за Стиксом не в первый раз
Я знаю, что стану там
Железной собакою дальних трасс
Бездомным грэйхаундом,
А ты - как и здесь - золота пчела,
Ты навстречу, и мне светлей,
И вот только клочок твоего крыла
На моем лобовом стекле...

Пока я странный предмет, ученый кот на цепи, источник песен и басен.
Универсальный продукт, что будет подан к столу с пучком петрушки во рту.
Но может статься и так - ты прозеваешь момент, когда я стану опасен -
Не заходи за черту, не заходи за черту, не заходи за черту.

Ты прозеваешь момент, во избежанье чего пришла пора устраниться.
И я уйду от греха, огрызком карандаша по контуру обведу
Свою смешную страну, где нет страшнее греха, чем нарушенье границы.
Не заходи за черту, не заходи за черту, не заходи за черту.

Что ты видишь при свете своей луны -
Хмельная попутчица?
Ведь покуда окна твои темны,
Рубильник не включится!
Отложи сожаления до утра,
Да и было б жалеть о ком,
Если я лишь вольфрамовая искра
Над твоим золотым виском...

Олег Медведев.

Лично от меня - посвящается всем, кто ценит свободу больше всего.

Солнце (...а смысла не было)

Он в мире первом смотрел телевизор, читал Кастанеду, сушил носки,
И пес одиночества рвал его горло тупыми клыками хмельной тоски.
А в мире втором мотыльки и звезды хрустели, как сахар под сапогом,
И смысла не было, не было - ни в том, ни в другом.

А в мире третьем он стиснул зубы, подался в сталкеры мертвых зон,
Сдирал дымящийся полушубок, пройдя сквозь огненный горизонт,
Ввалившись в прокуренное зимовье, рычал из спутанной бороды,
Что смысла не было, бля, не было, туды-растуды.

И только Солнце снова будило его, дыша в висок,
Шептало: "Вставай, ведь такова твоя функция
Во всех попутных мирах, где горит мое колесо,
До поры, пока не вытек бензин!"

Потом подчинялся иным законам, узнавши, как, и узнавши, где,
Становился легким и незнакомым, трехпалым листиком на воде,
Слетал, планируя на поверхность, и было пофиг, куда снесет,
И смысла не было, не было, не было - и все.

А небо скрипело, кричало: "Где ты?! Идешь ко дну ли, бредешь ли вброд?"
Неадекватный клинок победы был злым и кислым, как электрод,
Когда, посвящая Атланта в лорды, ложился на каменное плечо,
А смысла не было, не было, не было ни в чем.

И только Солнце снова будило его, дыша в висок,
Шептало: "Вставай, ведь такова твоя функция
Во всех попутных мирах, где горит мое колесо,
До поры, пока не вытек бензин!"

Эй вы, подземные виноделы, залейте в череп бокал вина,
Эпоха кончилась, просвистела - кому хана, кому мать родна,
Края пергаментной Ойкумены свернулись в трубочку на огне,
А смысла не было, не было ни в ней, ни извне.

Гадал он: "Да что ж это в самом деле? Неужто и вправду порвалась нить?
Неужто мои батарейки сели, неужто нечем их заменить?
Неужто осталось стоять у дороги и удивляться, как идиот,
Что смысла не было, не было, а поезд идет."

И только Солнце снова будило его, дыша в висок,
Шептало: "Вставай, ведь такова твоя функция
Во всех попутных мирах, где горит мое колесо,
До поры, пока не вытек бензин!"

Олег Медведев.

Ангел мой,
звездный мой,
Дар мой
бессмысленный,
Где меня высмотрел,
Где меня выследил?
Видно, когда-нибудь -
Надо, не надо ли -
Падали звезды
И ангелы падали...
Как ты летел тогда -
Шелестом, плачем!
Но изуродован
И одурачен,
Здешний творец
Перелетного белого
В тело одел тебя,
Белого, в тело.
Звезды сгорают,
Планеты рождаются,
А на земле моей
Ангел мой мается.
И в заповеднике
Ночи и тени
Молит у Боженьки
Освобождения.

Елена Канцурова



[ 12-02-2003, 16:36: Сообщение отредактировано: Оливка ]

Прошлое когтями по сердцу
Разрывает душу на куски
Снова окружает одиночество
И берет веселие в тиски
Снова вспоминаю руки нежные,
Ночи страсти, полные огня
Только расставанье неизбежное
Бесконечно мучает меня

Я все сама придумала
Что было.. что прошло...
На суть накинув кружева
Хмельное полотно

Забыла и не помнила
Встряхнулась... полюбила..
Затянутую рану
Ножом консервным вскрыла

Ушла и оглянулась
За призраком погнавшись
Сама себя расстроила
В чистую проигравшись

Да тут уже на сборник навеянно

вот не лерическое же настроение, а в тему все же залезла... наверное не настроение скептическое, а образ моей последней жизни....

Переправа, переправа
Берег левый, берег правый...

Александр Твардовский.

Явственно я видел только веревку, свисающую с рюкзака впереди идущего. Сразу возникла картинка из учебника физики Соловьева - с приложением векторов сил и арабской вязью вместо формул раскачивается физический маятник. Скрипучие вековые сосны и прочие деревья, ростом и рангом поменьше, окружают нашу тропу с утра, а мы в ногу ступаем на мокрые от росы иголки и прячем глаза от злых солнечных языков, изредка прорывающихся сквозь всевозможную древесину.

Нас всего четверо и мы все разные. Впереди идущий - великий стратег нашей группы по имени Сережа. Он составлял план компании, он видел кроки, нарисованные рукой Павла. Он был уверен, что Павел жив и что мы его непременно найдем. Однако нездоровое самолюбие и кретиническая потребность к самоутверждению мелькали в его взоре, когда он докладывал нам диспозицию. А может быть, это мне только показалось. Мне иногда кажется бог весть что.

Опять же Павел наш друг и, можно сказать, учитель. Поэтому мы все поддержали Сережу.

Склон становился круче, стали попадаться обширные россыпи замшелых камней. Это значит, что мы выбираемся на гряду. По Сережиному плану за грядой должен быть спуск к реке, через которую Паша переправился и пропал. Или не переправился. Я этого не мог понять - дважды переправиться, а на третий исчезнуть. Паша в первый раз переправился выше по течению при наличии густого тумана, сказал нам Сережа на разборе диспозиции. Поэтому он заметил лодочника только на обратном пути, о чем имеется краткое упоминание в Пашиных записках, сказал Сережа. Паша увидел лодочника с этой вот гряды, - он ткнул пальцем в карту, - после того как переправился обратно. Но мы пойдем сразу к переправе, сказал Сережа твердо и мы не стали спорить. Но все это было странно. На официальной карте реки не было, просто долина, да и тревожное в этом что-то было, не нравилось мне что-то. Зачем Паша пошел туда снова - это раз, почему так скуден сведениями его отчет о первом путешествии - это два, и почему он ходил туда один - это три. Почему он вообще ходил один? "Территории" начитался?

Николенька разделяет мои опасения, но поддавшись естественному для него оптимизму, а точнее, пофигизму, он беспечно бьет меня по плечу, имея при этом бравый вид. Он поворачивается ко мне спиной и уходит, насвистывая что-то неопределенно веселое, а мне слышится стук челюстей, душераздирающие крики и видится пламя адских костров. К черту, думаю я, пытаясь восстановить душевное равновесие. Но это так тяжело.

Колюне, например, это ничего не стоит. Он по натуре такой. Легкий на подъем, неразборчивый в знакомствах и связях, но, тем не менее очень внимательно и бережно относится к своим желаниям и комфортному их исполнению. Давеча, в поезде, он обеспечил нас ужином из рук строгой и неуступчивой проводницы, а сам, напротив, получил от нее не только ужин. Причем Николя считал, что дал ей гораздо больше, чем она ему. "... Вы, несомненно, сделали счастливой ее саму и всю ее семью..." Горбун а ля Жан Маре, которого только могила и исправит. В нашем строю он идет вторым и если чуть-чуть наклониться в сторону, то можно увидеть синий рюкзак его и твердо ступающие ноги, затянутые в технический капрон.

Мне стали приходить в голову странные мысли и я присел на камень отдохнуть и успокоиться. Никто не заметил моей отлучки из строя да и ладно - на гребне они сделают привал.

Не следовало мне сейчас курить, но сил не было и я закурил с наслаждением. Какого черта, подумал я раздраженно, как я втянулся в такое дело. Почти безнадежное дело. Ну ясно, все таки Павел был моим другом. А может он и есть. А может... А может я за тем и тащусь по тропе от бугра к бугру, что бы разобраться... Разобраться, что для меня значит Павел и что для меня значат ребята. Хорошо. Ладно... Но я никак не могу отделаться от мысли, что, к примеру, Сережа реализует свое стремление к лидерству. Упорство, настойчивость, желание во что бы то ни стало достичь и все такое прочее... Твердый, как паровой молот, взор... Звон кинжала о точильный камень в голосе... Хруст черепов под тяжелыми десантными башмаками... Да нет же, что ты, прекрати, это просто мелкие камни...

Сигарета обожгла мне пальцы, а наверху Ольга уже звала меня, крича изо всех сил. Может, именно так кричит горилла. Не знаю... Мне пришлось встать и догонять ребят. Сейчас я получу взбучку за свою задержку. От Ольги...

По ее мнению, я всегда опаздывал. Я опаздывал на автобусы, электрички и поезда дальнего следования. С особым удовольствием я опаздывал на поезда скорые и почтово-багажные. На самолеты и другие виды транспорта. Я опаздывал на учебу, свидания, рауты и суаре, с цветами и без оных. В конце концов, я должен был опоздать на собственное бракосочетание.

Ради шутки, это совсем не плохо. Но лучше опоздать на свою собственную смерть.

И вот, изящной формы нежная женская ручка превратилась в могучую направляющую длань. Из жалости... Я нахожусь в предчувствии того, что скоро она мне скажет - "Горе мое..." Хотелось бы понять, почему она со мной. Или я с ней.

Я выбрался на гряду, и, к удивлению и радости своей, не был замечен командой. Команда вперила взоры в долину, шепотом ругаясь и вырывая друг у друга бинокль. Поток фотонов серебрил неширокую воду в долине, до нее было часа два пути. Я услышал слово "лодочник" и понял, что Павел не ошибся и Сережа не ошибся и что мы уже практически прибыли на место наших поисков. Ребята возбужденно тыкали пальцами в долину, узнавая места, помеченные на Пашином кроке, и восторг пылал у них в очах. Зря я о них плохо думал. Неправильно это, ущербно как-то. Они вон рады нашей маленькой удаче, а у меня только что в голове бродили злые мысли, как привидения в замке Моррисвиль. Не все так ужасно, нет, не все...

Тут Ольга ненароком оглянулась, скользнула по мне взглядом...

- Ах, это ты, горе мое... Иди сюда, смотри. - Она протянула мне бинокль.

Злость и раздражение вновь обрели былую силу. Не зря я так думал... И не стоит надеяться, что мое раздражение - это результат физических трудностей и отсутствия комфортабельных удобств. "... - А из удобств что есть в номере? - Окно. "

Я увидел ветхие мостки и возле них лодку с высоко задранным носом и низкими бортами. На средней банке сидел кто-то в сером плаще с капюшоном, надетым на голову. Плащ скорее походил на тогу. Или на рясу монаха-доминиканца.

- На карте этой реки нет. Я так и думал. Я же говорил. На карте просто низина. Я знал, что будет по моему. То есть, по Пашиному. - Сережа ликовал. - Пошли, пошли скорее.

Он схватил свой рюкзак, точным движением швырнул его за спину, и почти бегом двинулся вниз по склону, в долину, на ходу просовывая руки в лямки. Скоро его брезентовые штаны замелькали среди деревьев.

До переправы мы долетели как на крыльях. Неширокая пойма была свободна от леса и кустарника, а долина вдруг превратилась в глубокую котловину, окруженную каменистыми хребтами. Река прорезала в этих хребтах узкое ущелье и только в месте переправы горы не поступали близко к воде. Все было не так, как сверху... И течение реки было спокойным, отнюдь не быстрым. Все не так...

Между тем, солнце било нещадно и нужно было торопиться.

- Здравствуйте, - сказал Сережа, - Вы не перевезете нас на ту сторону?

Старик молчал, не поворачиваясь к нам лицом.

- Мы можем заплатить...

На это старик приглашающе махнул рукой, и я увидел его длинную седую бороду и морщинистую кисть с резко обозначенными вздувшимися венами. Лица не удалось разглядеть, словно и не было его, словно борода росла от самых глаз. А глаза где? Их тоже нет? Опять эти фантазии...

Мы расселись на банках. Старик, натужно оттолкнувшись веслом от мостков и неожиданно легко развернув лодку, начал размеренно и неспешно грести. Он смешно наискось подгибал ноги под низкую банку. На ногах его были плетеные сандалии, а низ его тоги был мокрый от воды, скопившейся на дне лодки. Из-под капюшона тянуло холодным равнодушием и еще чем-то жутким. Я старался держать себя в руках.

- Как вас зовут, дедушка? - спросил я. Чтобы не молчать.

Старик посмотрел на меня. Это был не взгляд, а сильный жесткий удар, порыв ледяного ветра. Это были не глаза, а две черные дыры во вселенную иного порядка. Зарябила водная гладь, из ущелья вырвался туман, мгновенно заполнил пространство, скрыв от нас солнце, берега и все, все, все...

Лодка уткнулась в песчаную отмель. Сережа выпрыгнул и подтянул ее к берегу, принял рюкзаки, галантно подал руку Ольге и мы очутились на берегу. Не знаю кто как, а я, кажется, испытал облегчение.

Старик завозился на носу, стараясь оттолкнуться от берега.

- Спасибо. - Сказал Сережа. Он подошел со стороны левого борта и положил деньги на среднюю банку. Вернувшись к нам, он спросил: - Как называется эта река, дедушка?

Старик наконец-то справился со своей задачей. Усевшись на банку и не глядя, не пересчитывая запихав деньги за пазуху, он стал разворачивать лодку по курсу.

Сережа всем своим видом показывал, что ожидает ответ. Николя прикуривал сигарету, а Ольга уже шла куда-то вдоль берега. Я глядел на старика и думал, что опять случилась какая-то дрянь и нас обвели вокруг пальца. А кому и зачем это нужно, нам не понять никогда...

Тут вдруг старик ощерился, открывая гнилые зубы и хрипло, скрипуче произнес:

- Стикс, ребятушки... - и силуэт его растаял в тумане.



Алексей Мельников.