Стихи моей жизни 

О создателе

Великий Бог, шутя, создал нас во плоти,
Так как хотелось сердцу и уму
И, по какой то непонятной прихоти
Сварганил по подобью своему.

Но, сотворив из глины человечество,
Работая как профессионал,
Познал не материнство, а отечество…
Да, ничего, по сути, не познал.

И, обрекая нас на одиночество,
Пустив гулять по свету голышом,
Он испытал всего лишь муки творчества
И через муки родов не прошел.

Он применяет принцип наблюдателя,
Наверно потому, за сотни лет,
На все, о чем просили мы создателя,
Никто еще не получил ответ.

Он нас порой казнит, поскольку мы ему
Не плоть от плоти, не от крови - кровь,
Ведь все грехи простить дитяте милому
Способна только матери любовь,

А он Отец, он жизнь ведет затворника,
Верша свои великие дела…
И все мы в этом мире беспризорники
Без материнской ласки и тепла.

В ожидании рождения внука

Моей надежде в продолженье рода,
Прекрасному началу всех причин
Взглянув в глаза, я понял, чем природа
Серьезно обделила нас мужчин.

Почтенный муж ущербен как калека –
Ведь он не может, вопреки судьбе,
Взять и создать живого человека,
Как существо подобное себе.

В своем самодовольстве он несчастен,
А в мировом владычестве – убог,
Ведь он всего лишь косвенно причастен
К тому, что женщина творит как бог.

И, осенён отеческой любовью,
Он все же незначителен и пуст
И чувствует лишь жалкое подобье
Всех необъятных материнских чувств…

Я, истину открыв неосторожно,
Осознаю, достигнув глубины,
Как все мужчины в принципе ничтожны
И по большому счету не нужны.

В маршрутке

С утра в маршрутной толчее и прозе
У всех на лицах мрачный неуют
Как будто кавалеры дам не просят,
А дамы кавалерам не дают,

Как будто все, по глупому указу,
Приняли целомудрия обет.
Видать права заезженная фраза
О том что, мол, в России секса нет.

На холодность мою не сетуй

На холодность мою не сетуй
И не держи на сердце зла,
Мои ответы и приветы
Не принесут тебе тепла.

Я, на находки и потери
Устав безмерно отвечать,
Давным-давно замкнул все двери,
Не надо попусту стучать.

О стихах

Вступая в мудрые дебаты,
Лопатя мыслей вороха,
Все философские трактаты
Не стоят одного стиха.

Когда, в преддверии суровом,
Эпоха выбирает путь,
Умело сказанное слово
Способно мир перевернуть.

Сыскав прямые параллели
Способны точные стихи
Отметить истинные цели
Под слоем лживой шелухи,

Представить явно, без намеков,
Как хирургический разрез,
Политиканства подоплёку –
Материальный интерес,

Заставить люд расхохотаться
В ответ на лживый оптимизм
И, может быть, хоть попытаться
Вернуть былой патриотизм,

Среди разгула и разброда
Понять, кто гений, кто злодей,
Воздать терпению народа,
На гнусность указать вождей.

Когда пирует безнадежность,
Когда свободы меркнет свет
И в мире властвует ничтожность,
Тогда и надобен поэт,

Уколов острых сочинитель,
Мятежный и смятенный муж,
Умов пытливых повелитель,
Крамольный возмутитель душ.

Пусть слышит - кто имеет уши!!...
Но и правителям нужны
Не столько блага, сколько души
Людей им подданной страны.

Поэт владыкам неугоден,
Мудрец по духу и уму,
В своих творениях свободен,
Не подчиненный никому

И перед ними не дрожащий.
Поэтому цари миров
Казнят поэтов даже чаще,
Чем бунтарей или воров.

Фильм ужасов

Вчера смотрел фильм ужасов от скуки –
Там на каких-то диких берегах
Покойники, задравши кверху руки,
Бродили на негнущихся ногах.

Мне почему-то вспомнилась Калуга,
Холодный дождь, угрюмый небосклон
И, вышедший из адового круга,
Потрёпанный боями, батальон.

Мы, промесив в усталом отупенье
Шесть километров глины и воды,
Шагали отрешённо в предвкушенье
Сна, крыши, бани, курева, еды.

По сторонам, среди золы и смрада,
Как тени тех, что полегли в боях,
Бродили похоронные бригады
И собирали трупы на полях.

Землистые, измученные лица
Серели под завесой дождевой,
Пустые, почерневшие глазницы
Тех, кто пригоден был к нестроевой.

Они казались мне ещё мертвее
Покойников, что, как утильсырьё,
Таскали к свежевырытой траншее,
Сгоняя с тел погибших вороньё.

Вот подошли небрежно, как на свалку,
К могиле, уж который раз подряд,
И сбросили с носилок санитарку,
Попавшую как видно под снаряд.

Мне, хоть и повезло в живых остаться
И было не до этих пустяков,
Подумалось: Какое святотатство –
Ложить девицу в кучу мужиков.

Дождь, яма, грязь, дымы на горизонте.
Покойным все равно, в конце концов.
И эта будничность смертей на фронте
Страшнее, чем кино про мертвецов.

Маленький мудрец

Как время незаметно пролетает,
Все расставляя по своим местам.
Дочурка незаметно подрастает,
Умнея на глазах не по годам.

Ручьем глубокомысленных вопросов
Меня не прекращает изумлять –
Когда успел, сей маленький философ,
Все правильно обдумать и понять.

Сев поудобней на мой колени,
В процессе поедания конфет,
Раскроет мой четырехлетний гений
Мне главный мироздания секрет.

И, отодвинув прописные мысли,
Я слушаю, дыханье затая,
Как дочка говорит о смысле жизни
И объясняет сущность бытия.

Учителю внимая благодарно
Дивлюсь на стройность расстановки сил –
Бог мой как это все элементарно!
И как я раньше не сообразил!

Как прост подход к принятию решений,
Но как она копает глубоко,
Весь наш клубок взаимоотношений
Распутывая просто и легко.

И я, в восторге от её свободы,
Стал лучше и довольнее судьбой,
Стараюсь жить в гармонии с природой,
Пытаюсь жить в ладу с самим собой,

Забыв знакомые ориентиры
Смотреть на землю просто, без затей,
И вместе изучать устройство мира
Больших и непонятных ей людей.

Красивому мужчинке

Импозантный блондин, покоритель столиц,
В жестах голубизна, в разговоре жеманность,
Томный взгляд из-под длинных девичьих ресниц…
Правда, внешность не может сокрыть бесталанность.

То ток-шоу он вел, то пытался плясать,
То стилистом он был, то певцом становился,
То стишки, прости господи, начал писать,
Но успеха ни в чём так он и не добился.

И при этом считает, что в нашей стране
Каждый должен ему быть весьма благодарен
Лишь за то, что он вертится в праздной возне,
Так красив, но и так многогранно бездарен.

Мне то лично плевать на его реноме,
Только вот что занятно (хоть и неприлично): -
Мне до лампочки - что у него на уме,
Мне особа его глубоко безразлична,

Я нормальный мужик и дружу с головой,
На убогих людей мне сердиться негоже…
Но смотрю, как он КУШАЕТ, боже ты мой –
Так и хочется треснуть тарелкой по роже.

Запоздавшая зима

Зима. Ну, наконец-то, появилась,
Сверкая безупречной чистотой,
Как будто всем нам оказала милость
Своей простой, античной красотой.

На шумный город холодно взглянула,
И молвив: «Стрессов надо избегать…»,
Слегка, чуть-чуть, на градусник дохнула,
Чтоб раньше срока нас не напугать.

И щепетильна, даже в самом малом,
Замедленным движением руки
Взмахнула, белоснежным покрывалом
Прикрыв цивилизации грехи.

А мы, неблагодарные особы,
Скоблим своё ничтожное жильё,
И превращаем в грязные сугробы
Прекрасное творение её.

Странная женщина

Она меня решительно отшила.
Отправился в отставку Мендельсон.
Потом по десять раз на дню звонила
И даже на рабочий телефон.

Настаивала, назначала встречи,
Винила всё в "душевной глухоте",
Ну а вчера нагрянула под вечер
В нарядной блузке с дерзким декольте.

И, посмотрев заносчиво и грозно
Как знаменитый член политбюро,
Прошла на кухню, села грациозно,
Разрезом юбки оголив бедро.

Ломая спички, нервно закурила,
И став чуть-чуть обычного бледней,
Вдруг высказала все, что накопила
За эти два десятка долгих дней.

Перевирая факты бесподобно,
Пройдясь детально по моим грехам,
Описывала долго и подробно
Какой я негодяй, подлец и хам.

Изгадил целомудренную душу,
И что теперь ей только бог судья
За то, что изменить святому мужу
Могла с таким ничтожеством как я.

И как бы в завершение картины
Остывший чай мне выплеснув в лицо,
Ушла, красиво голову откинув,
При выходе споткнувшись о крыльцо.

Я не был огорчен. Не разозлился.
Я просто от гостей слегка устал.
Закрыл за нею дверь, пошел умылся.
И пять минут до колик хохотал.

Мне некогда

Мне некогда. Я занят важным делом –
Жду, замерев, когда прольется свет
И я, пусть даже через много лет,
Притронувшись к тебе душой и телом,
Смогу раскрыть печальный твой секрет.

Готов, запутавшись в вопросах спорных,
Не в состоянье всё предусмотреть,
Гореть всю жизнь, что бы тебя согреть
И, выслушав твой приговор покорно,
Узнать причину. Или умереть.

Памяти одного быка

На небольшом цветном телеэкране,
Пред тем как удалиться на отбой,
Смотрю, как где-то в Тихом океане,
Идёт неравный и жестокий бой.

Огромнейший корабль атакуя,
С тщедушного моторного плота,
Ребята из Гринпис собой рискуют,
Не дав убить несчастного кита.

У нас (другим Гринписам не в обиду),
Чтоб о себе погромче заявить,
Прикрыли португальскую корриду
Приехавшую русских удивить.

Затмив добросердечием Европу
И утерев поступком Штатам нос,
Всё сделали в России через попу
И сдали боевых быков в колхоз.

Посмев покой крестьянина нарушить,
Быки те были - просто никуда,
Они привыкли ежедневно кушать,
Что, согласитесь, странно господа.

К тому же и мороз под тонкой шкурой
Не пощадил их пламенных сердец.
Был среди них один бычок – Артуро.
Он был красавец. Истинный боец.

Его уход ужасным был и долгим.
Противясь вызову на небеса,
Он до конца пытался встать на ноги,
Дрожа, хрипя и выкатив глаза…

Меня поверг в немое изумленье
Российских добродетелей цинизм.
Как беспощадны методы спасенья!
Как страшен милосердия садизм!

Их фото надо выставить однажды
На красном стенде - "Русские Гринпис",
Чтобы в лицо сумел узнать их каждый,
Как депутатов и киноактрис.

Дабы, при появлении порочных,
Но вовремя опознанных гостей,
Фортуну не испытывать на прочность,
А быстро прятать женщин и детей.

Сумерки

День в сумерках свернулся и поник,
Печаль ночная бьется истерично
Как бабочка. Сменился старый миг
На новый - лунный, скучно и привычно.

Я в пустоту устало прошепчу,
Дав тишине случайную свободу,
И память в добродетель облачу,
И вознесу. И поднесу восходу.

И проскользнув по серой сон-траве
Луч легкий и бесцветный изначально
На голубом пустынном рукаве
Петь будет лаконично и печально.

Юбилей

Уже рукой подать до тризны
И подвести приходит срок
Моей простой нехитрой жизни
Простой бесхитростный итог:

Я, мой доверчивый читатель,
Твой слух осанной не ласкал,
Ни как поэт, ни как писатель,
Всемирных лавров не снискал,

Я алчных дум не будоражил
Ни золотом, ни серебром,
В простых земных трудах не нажил
Богатых каменных хором,

Не олигарх, не академик,
Я прожил жизнь без зла и лжи.
Не ради славы или денег,
А так… для радости души.

Руководители

В России всё доходит до смешного,
У нас есть хобби - трутней разводить.
Здесь многие работают хреново,
Но очень любят "поруководить".

И этим зудом в некоторых рамках
Различной формы и величины
Грешат руководители всех рангов,
Вплоть до руководителей страны.

Они, не тратя времени напрасно,
Пороку потакая своему,
Так любят ощущать себя причастным.
И даже несущественно к чему.

Пожрать на торжестве в Кремлёвской зале
Злачёной ложкой чёрную икру,
Или пройтись на церемониале
Боярином по красному ковру,

И нас, простых людей, считая сбродом,
Почуяв упоительную власть,
Напыщенно "поговорить с народом",
Да и попутно что нибудь украсть,

Пред боссом, от усердия вспотевши,
Побитым жалким псом полебезить,
Нагавкать на трудяг, себя потешив
Тем, что ему не могут возразить,

За счет казны по миру покататься,
Быть близким ко двору и ко дворцу,
На первой полосе покрасоваться,
Пожать ручонку важному лицу,

Встрять в телевизионные дебаты
Потоком незначительных словес…
Их не интересуют результаты,
Но им ужасно нравится процесс.