Володя-смерть 

- Ребята, а закурить у вас есть, - вдруг очнулся Митрич.
Рука с сигаретой выросла из темноты заднего сиденья справа от его лица. Эти молчаливые попутчики ему не то что бы не нравились – внушали какое-то странное собачье чувство: заискивающее отвращение. Кто они вообще?
- А вы это, хлопцы, конечно, зря сюда к нам на Халенвагене-то, хы-хы, - болтливость лучшее средство от сомнений, Митрич это знал. - У нас тут грязища.

Милицейский бобик прыгал на ухабах, вышибая каскады грязи из старой колеи сельского проселка. Мелкий, противный дождик острыми иголками впивался в лобовое стекло, оставляя хрустальные ранки на его мутноватой поверхности, тут же стираемые бешено мотающимися дворниками. Таким дождям нельзя доверять, в любую секунду это покрапывание может сменицца настоящим ливнем. «Эко обложило», - в просвете деревьев мелькнуло свинцовое небо, сливающееся с черной жирной почвой полей на горизонте. – «Обратно поплывем, не иначе»

- Дорога-то, матерь-ети. Тут лет пять даже трактора на ездют, - все пытался завести разговор Митрич, и в этот раз ему похоже удалось.
- Едем правильно…? – то ли вопрос, то ли утверждение…

Эти двое типчиков на заднем сиденье точно вышли из фильмов про бригадных братков. Коротко стрижены, в черных плащах, на лицах не то что тени эмоций – вообще никакого выражения. Они пришли прямо к нему в дом, выдернули изза стола и, почти ничего не объясняя, поперли в этот чертов лес. Отказать было нельзя, Борис Иваныч звонил давеча, просил приветствовать «гостей из Города».

- Конеш правильно, - весело гукнул Митрич. – Туточки у нас не Город чай, дорог с пяток да все на восток, хых.
«Ребята тут одни. Интересуются вашими односельчанами. Очччень серьезные», - вспоминал Митрич недавний телефонный разговор. – «Ты, как сотрудник органов, подсоби им, да не переч ни в чем». Трудно перечить, если не просят, а приказывают. Отвести до Кручей? Это завсегда пожалуйста, раз начальству угодим. Только какого хрена же…

- Ребятушки, а если честно – на кой вам эти Кручи? Там же никто и не живет ужо. Землицы купить хотите? Так я вам мож сподручней место покажу, - не унимался Митрич.

За стеклом ярко полоснула молния, на краткий миг озарив синим светом кабину потрепанного уазика. Гром гулким басом прошел по лесу, и ледяной холод заполз под нестиранную рубашку гаишника.
- Говорили, что живут там, - Митрич аж вздрогнул от неожиданного ответа.
- Да ктож живет? Н-никого.
- Мужчина, зовут Владимир. Знаеш его? – ребята, видно, привыкли выражать свои мысли четко.
- Тюююю? Да тож бабки гуторют напраслину, - попытался улыбнуцца Митрич. Не очень удачно. Не ожидал он такого вопроса, да и не в такой день с такими вопросами в Кручи ехать. Машина вдруг качнулась и нырнула в здоровенную яму. Гнилая, желтая вода залила окна, в кабине стало темно.
- Что конкретно? – все также бесстрастно спросил один из попутчиков, совершенно не обращая внимания на борющегося с коробкой передач Митрича. Бобик, вижжа мотором, бултыхался в грязи.

Митрич знал. А кто же не знал-то в окрестных деревнях? Про Кручи сказывали, что хоть и вымерла деревенька, а живет там кое-кто. Он был полностью лысый, и без бровей. Его звали в народе – Володя-смерть. Им издавна пугали детей, да и сами как-то побаивались. Понятно, что в такие россказни не верит никто, да и кто там жить может, ежели байкам этим почитай лет сто. Однако же и дети малые, и здоровые мужыки, и даже седые деды ни за что и никогда не отважились бы наведаться в Кручи.
Говорили, что давным-давно, уж не при царе ли, поселился в Кручах один мужычок – бобыль нелюдимый. Ни с кем не разговаривал, ни с кем знакомства не водил, целыми днями из дому не показывался, будто и не было его. Дальше у всех по-разному было: кто говорил, по-пьянке хату его подожгли, кто, что скот стал падать, а бабушка Митричу – еще пацаненку – рассказывала, что пришли в село красноармейцы, кулаков искать. Да то не суть, вытащили Володю по какой-то причине на деревенский сход, пред народом поставили, а он им вроде как и сказал: «Братцы, да не трогайте меня. Да отпустите, не смотрите!!! НЕ СМОТРИТЕ НА МЕНЯ!!!». А сам глаза прячет. Тут кто-то самый смелый из мужиков и схватил его за ворот, мол, чтож это ты людям в глаза смотреть стесняешься? Да и глянул. А глаза-то у него, как два колодца, трясиной поросшие, глубокие да с черной водой на дне, в которой и солнце не плещецца. А что под той водой – и не ведомо, лиш тьма вечная, боль лютая. Испугались тогда все, говорят. Отпустили Володю. Домой воротились, спать легли, да и не проснулись уже никогда. А те, кто трогал его, уж лучше бы и не просыпались…Говорила бабка, проклятый он был. Да только тож сказки.
Бобик натужно скрипнул всеми внутренностями и выпрыгнул из ухаба.

- Да только этож сказки, - пробормотал Митрич. – Кручи – место гиблое, скот там дох, люди ушли, лес кругом – это да. А так…
- Понятно, - эти двое даже не пошевелились, пока машина буксовала, чем немало разозлили бы Митрича в иной раз, но не сейчас.

«Ой, зря. Ой, напрасно как», - думал Митрич.
Были такие смельчаки, и сам он помнил. По пьянке раз поспорил тоже какой-то залетный городской, мол, что вы тут за сказочки сказываете? Мож у вас и снежный человек по воду ходит, и инопланетяне в сельпо за пузырем летают. Да и поперся в Кручи. И тож погода тогда была не ахти, да получше нынешней. Пошел, да и сгинул. Искали его, даже с Городу мужычок приежжал, оперок. В очках такой, все дознавался, с кем пили, да не вздорили ли, да у кого ружья охотничьи есть. А потом нашли. В поле у деревни неподалеку. Лежит в грязи, будто заснул. Лежал уж вторую неделю, а ни вороны не поклевали, ни лисы не погрызли, как новенький. Да только лежит так, будто не в Кручи шел, а обратно уже. И не шел, по следам на пахоте видно – бежал-спотыкался.

Деревенька выскочила изза стройного ряда сосен внезапно, как заяц на дорогу. Несколько десятков домов, буйно заросших травой, кое где даже деревья торчат сквозь покрытые мхом крыши. Покосившиеся старые заборы, выпавшие от старости стекла в окнах – дома были похожи на почерневшие от времени черепа с выпавшими зубами и темными провалами глазниц. Лес принял обратно отвоеванный у него когда-то людьми пятачок и методично уничтожал их некогда устроенный быт. Бобик уже давно продирался сквозь заросшую дорогу самым малым ходом, а на въезде в поселок встал как вкопанный.

- Ну вот они Кручи, ребятки. Вот…А дальше я как-то…не очень как-то…Я…сами вы наверное уже, а я пока развернусь… а то дождь, - бормотал Митрич через плечо, почти с мольбой вглядываясь в глаза своих попутчиков.
- Дальше сами, разворачивайся, - спокойно ответил все тот же мужчина в черном плаще и вышел в ночь, громко хлопнув дверцей.
Его напарник, молча, вытащил из кармана черный футляр, достал из него какие-то странные очки и, надевая на ходу, последовал за первым. Запах сырости и хвои проник в машину, капли дождя тарахтели по крыше, Митрич сидел, впившись в руль мертвой хваткой, упершись взглядов с запотевающее стекло. Что это там? Да брось, это фонарики этих быков городских. Не поперлись же они без фонарей? Да нет! Вот, справа невдалеке мелькнули два светлых конуса, а там - вдали - что такое??? Может стекло блестит? Да нет – желтый огонек. Свет. Свет в окошке одного из домов. Холодный пот прошиб Митрича.

«На кой хрен мы сюда приперлись-то!!!», - думал гаишник, судорожно шаря под передним сиденьем. – «На кой им хрен сдался этот хрен-то???»
Рука нащупала холодный метал автомата. С оружием в руках Митрич чувствовал себя на порядок спокойнее.
«А на такой – они ж бандиты, это ясно. Им такой человек ой как пригодицца. Ни следов, ни улик, ни подозрений», - размышлял он, расположившись внутри кабины, как фашист в дзоте. – «Глянул на конкурента и вася-кот. Полезай-ка, милый, в ящик. А ЭТОГО в мешок до следующего раза. Идеальное оружие».
Вдруг где-то за машиной послышалось чавканье грязи. По спине Митрича будто молния пронеслась, поднимая дыбом волосы на затылке. Ляп-ляп…Шаги. Может зверь какой? Нет, звери так не ходят, да и в дождь куда им ходить. Так хлюпает грязь под сапогами. Кто-то ходит в лесу. И Митрич знал, кто этот кто-то.

Ляп-ляп, совсем рядом, ляп-ляп, уже немного слева и ближе, ляп-ляп, ляп-ляп. Шаги замерли. Секунды потянулись с утомительной неспешностью, страх подступил к самому горлу и затаился, не давая продохнуть. Кто-то стоял и ждал, совсем рядом, может вот тут вот, за стенкой кабины. Стоял и готовился распахнуть дверцу или высадить стекло…

Митрич не выдержал, толкнув дверь, он выкатился в прохладный воздух леса, упал в грязь и, не глядя, саданул очередью в сторону предполагаемого местонахождения чего? Чего-то страшного. Грохот выстрелов утонул в рокоте дождя, уже превратившегося в сплошной поток воды. Холодные капли жалили тело распластавшегося в мокрой траве человека. Митрич уткнулся в мокрый дерн, замер, превратился в камень, холод сковал мышцы, и это, как ни странно, успокоило его. Он мог так лежать вечно, он и хотел лежать так вечно, монотонный шум дождя убаюкивал, холод перестал быть таким злым и страшным, как еще несколько минут назад. Там, вокруг, есть вещи пострашнее.

- Заводи машину, с*****каааа!!! – крик разнесся по лесу, и Митрич встал сам того не желая, скинув овладевшее им оцепенение.
Рядом с машиной на земле лежал один из тех черных ребят из Города. Видимо его шаги и услышал Митрич. Ни одна пуля не попала в него, да и не могла попасть, Митрич стрелял значительно левее, в лес, а тело лежало, прислонившись к борту машины, одной рукой вцепившись в заднее колесо. Мужык в черном плаще будто бы заснул, обессилев в стремлении добраться до ручки двери.
- Ты слышиш меня!!! – Митрич обернулся.
Второй, тот, что молчал всю дорогу, бежал со стороны деревни, размахивая пистолетом в руке. Его неуклюжий силуэт плясал в свете фар: - Пристрелю, с****ка!!!

Митрич медленно поднял ствол калаша, и второй попутчик споткнулся на бегу, будто о натянутую веревку и шлепнулся в мокрую траву, подняв венчики брызг.
«Вот и вася-кот», - подумал гаишник, и даже сам удивился своему спокойствию. Будто бы страх его зашкалил за определенную черту, за которой уже не пугаются.

Медленно подойдя ко второму телу, он хотел перевернуть его ногой, но чуть не упал. Красивый киношный жест не удался, пришлось тянуть за рукав плаща. Митрич дернул посильнее и вдруг почувствовал, будто бы рука оторвалась. На лице у мертвого «братка» были какие-то зеленые пятна, будто у трупа, эти пятна вздувались и превращались в огромные гнойники, он словно гнил заживо с какой-то сумасшедшей скоростью. Вдруг он открыл глаза и попытался чтото сказать, но серая тягучая масса потекла у него изо рта. Митрич отступил на пару шагов, не в страхе, а скорее в каком-то брезгливом отвращении, и посмотрел в сторону деревеньки. В свете фар появился еще один силуэт.

Он был полностью лысый и без бровей. Его звали в народе Володя-смерть. Он медленно шел, не обращая внимания на дождь, обычный человек, в старом ватнике, взглянеш и забудеш. У него не было рогов с копытами или косы в руке – воображение Митрича еще неколько минут назад рисовало абсолютно демонические образы - вот только в свете фар лицо незнакомца было похоже на череп, Митрич понял почему. Желтенький свет лампочек не освещал его глазницы. Володя остановился, будто бы хотел чтото сказать, но вдруг развернулся и пошел назад, в ту сторону, где еще недавно горел огонек в окошке. Через мгновение его ватник лопнул в нескольких местах на спине и старая желтоватая подкладка неровными кусками выпрыгнула из-под замызганной желтой материи. Володя покачнулся и осел на землю.

«Вот ведь как», - подумал Митрич, опуская горячий калаш. Когда он провел рукой по волосам, прилипшим ко лбу, в его ладони остался приличный клок, тяжелые от воды пряди сползали по лицу. – «Вот ведь».