Просто так...Никому...
Создана: 10 Февраля 2003 Пон 11:27:00.
Раздел: "Литература"
Сообщений в теме: 613, просмотров: 821640
-
***Я буду дарить тебе только самое бесценно-нежное, то, чего у тебя никто не сможет отнять. Мои подарки – как тень от воздуха, сгорающего в пламени свечи - чтобы увидеть ее, нужен еще один источник света и белая поверхность стола, это – лишь для нас двоих - ведь этот свет есть только в тебе, и только я могу стать этой безупречно-белой поверхностью.
***Я не могу никем стать для тебя, но быть для тебя никем – слишком больно и потому невозможно. Я стану сказочной феей, которая дарит на самой грани сна тихие, сладкие тайны – почти неслышно позванивающие искорками тысяч ласковых неслучайных случайностей.
***Вечерами мы будем пить зеленый чай со льдом, ночью - лимонный коктейль с лунными бликами, днем - апельсиновый сок с солнцем, а иногда, закрываясь шторами от времени суток – кофе с горчинкой чистой несбыточной мечты. Мы не оставим места пустоте, я буду любить в тебе единственного, кто понимает меня - того четырехлетнего мальчика, в чьих глазах плещется светлое чайное море, над морем кружатся и кричат чайки цвета первого снега, а все немногочисленные коричневые чаинки оседают на самое дно звонкой мальчишечьей души.
***У твоей феи будут крылья бабочки, или прозрачные стрекозиные крылышки – или любые другие – ты сам их придумаешь. Я не буду задавать вопросов – только загадки, которые можно не отгадывать. Я буду невидима для чужих глаз, никто из твоего Сейчас не узнает обо мне, фее Беспечной Радости. Я буду жить в хрустальной раковине, стоящей за стеклом твоего шкафа, и, приложив к ней ухо, ты услышишь, как фарфоровые кошки мелодично мурлыкают, трогая фарфоровыми лапками волны сонного хрустального океана, и тогда по твоей спине, осторожно ступая, прошествует торжественная муравьиная процессия, и каждый муравьеныш будет держать над головой маленький бумажный фонарик с золотым бубенчиком.
***Я подарю тебе портрет котенка, который никогда не умрет – потому, что таким его придумал мой знакомый художник, грустный волшебник с голубыми глазами. Я принесу с собой его волшебную кисточку и нарисую на твоих ладошках новые тропинки- маленькие звонкие радуги, ведущие к удаче. Я заново познакомлю тебя со своим смешным фыркающим ёжиком, на каждую иголочку которого надета серебряная бусинка; с парой хитрых лунных мышат, роющих норки в лунном сыре, с Большой звездной Медведицей и ее маленьким неуклюжим медвежонком; со стайкой эльфов, прилетающих ко мне по воскресеньям – они будут играть на дудочках, вырезанных из плакучей ивы, танцевать, оставляя следы разноцветной пыльцы на журнальном столике и петь свои песенки – ты знал их и раньше, только забыл.
***Я буду прилетать к тебе в бусах из светлячков и яблочных косточек, и светлячки будут разлетаться по комнате и застывать в воздухе, изображая созвездия.
***Если ты простудишься и заболеешь, я буду лечить тебя эликсиром вечного детства, настоянным на щебете птиц и утренней росе.
***Я стану звуком, которого нет в твоем имени, когда его произносят другие, который появляется, восторженный и удивленный, только тогда, когда тебя зову я.
***Я буду грустить, если ты снова превратишься в большого равнодушного мужчину и уйдешь в свою взрослую жизнь – феи Беспечной Радости не знают языка взрослых и настолько сильно огорчаются, когда их забывают, что от горя бросаются в Горчичное озеро и умирают, растворившись в нем без остатка, - и только ветер помнит, как горько они плакали, роняя на облака перламутровые жемчужинки слез…
********Не забывай меня…
Argentum
p.s.Шшшка, твоя очередь. -
-
Я ненавижу женщин, сидящих внутри меня,
я им поджигаю избы и завожу коня,
мне хочется их уничтожить, убить, унять,
в глубокие лузы загнать беспощадным кием...
Но всё, что я вижу в других - это точно я,
поскольку на каждую женщину есть персональный яд,
поскольку на каждую женщину есть персональный Ад,
и это - другие.
(c) -
улыбка на память
у нас были золотые рыбки и они все кружили и кружили
в аквариуме который стоял на столе рядом с тяжелыми занавесками
закрывающими вид из окна и
моя мать всегда улыбалась и хотела чтобы мы все
были счастливы, говорила мне "будь счастлив, Генри!"
и она была права: лучше быть счастливым, если это возможно
но мой отец продолжал поколачивать ее и меня по нескольку раз в неделю
пока его тело бушевало злобой
потому что он не мог взять в толк, что дёргает его изнутри
моя мать, несчастная рыбка,
хотела быть счастливой, избиваемая два или три
раза в неделю, говорила мне быть счастливым "Генри, улыбнись!
почему ты никогда не улыбаешься?"
и затем она улыбалась, показывая пример, и это была
самая грустная улыбка, которую я когда-либо видел
однажды, золотые рыбки умерли, все пять
они плавали на поверхности воды, на боку, и глаза их
всё ещё были открыты
и когда отец пришел домой он бросил их кошке
на кухонный пол и мы таращились как
улыбалась наша мать (с) -
Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.
За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
За то, что все люди груз, а ты антиграв.
Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.
Хвалю, говорит, что не прибегаешь к бабьему шантажу,
За то, что поддержишь все, что ни предложу,
Что вся словно по заказу, по чертежу,
И даже сейчас не ревешь белугой, что ухожу.
А то ведь ушла бы первой, а я б не выдержал, если так.
Уж лучше ты будешь светлый образ, а я м*дак.
Таких же ведь нету, твой механизм мне непостижим.
А пока, говорит, еще по одной покурим
И так тихонечко полежим.
(с)
-
Твой смех
Если хочешь, лиши меня хлеба,
лиши меня воздуха,
не лишай меня лишь твоего неповторимого смеха.
Не лишай меня розы,
копья, которое вдруг обнажаешь,
воды, что внезапно вскипает
в твоей радости,
звонкой волны серебра,
что рождается вдруг из тебя.
Многотрудна борьба моя,
я возвращаюсь домой
с утомлённым, натруженным взглядом,
иногда оттого, что глаза мои видят всё чаще,
как несклонна земля к переменам,
но, когда я вхожу,
мне навстречу взлетает твой смех,
распахнув предо мною
ворота надежды и жизни.
Рассыпай же, любовь моя,
в самый тёмный мой час
зёрна светлого смеха,
и, если внезапно увидишь
кровь мою на булыжниках улицы,
смейся, любовь моя,
ибо станет твой смех
в руках моих острым клинком.
У осеннего моря
пускай он вздымает
твой смех,
многопенный каскад,
а весною
я хочу твоего долгожданного смеха, любовь,
как цветка долгожданного,
венчика синего, розы,
розы родины звонкой моей.
Смейся громко, любовь моя,
над луною, над ночью, над днём,
над кривыми проулками острова,
над нескладным мальчишкой,
который так любит тебя,
но, когда я раскрою глаза,
и когда я закрою глаза,
и шаги мои вдруг удаляются,
и шаги мои вдруг возвращаются,
откажи мне и в хлебе, и в воздухе,
в свете, в весне,
но только не в смехе твоём,
не отказывай в смехе твоём,
без него я умру.
(с) Неруда -
И этого, который ужас птичий,
бродяге морок и кроту погибель,
стоящего под ветром, береги.
Пиджак его хозяина не знает,
а знает только мокрую солому,
похожую чуть-чуть на человека.
И шарф его хозяина не знает,
висит, побитый молью и погодой,
и трогает соломенное горло
(которая вязала - умерла).
Смотри, как он стоит.
И в дождь, и в стужу.
Такая ночь в рукав к нему залезла,
такой подземный гул живет в жестянках,
а все равно, держи его и слушай,
пускай стоит: плечо его - причал
для всех стрекоз и бабочек-крапивниц.
И этого, чьи мраморные руки
обуглены закатом и пылают,
простертые над городом неспящим,
где в каждом доме чайник и свеча,
где в каждом доме глобус голубой,
где каждый дом вертеп неутолимый,
подсвеченный, горящий изнутри.
Пускай стоит недвижный и прямой
над площадью и площади не чует,
отравленный искрящим языком
проезжей бестолковой фотовспышки.
Он держит только собственные крылья -
и это очень важная работа,
ведь там, внизу, и голуби, и дети,
и два киоска, и блошиный рынок.
И этого, бредущего в запое,
несущего латинское клеймо
холодное меж сердцем и ключицей,
поющего на мертвом языке.
Он потерял читательский билет,
и кошелек, и проездной, и память,
и говорит: душа моя сибирь.
Он говорит и сам не понимает,
но слышит, как под ребрами растет
крылатый жар, один сквозной простор
огромный, от которого так больно,
что боли нужно дать другое имя.
И он ее по имени зовет.
Всех нас, пожалуйста.
Любой, кто сам себе
бессменный часовой - других не видит.
И даже если любит - то не видит,
и даже если плачет - то не видит,
и охранять не может. И в ночи
не смеет ни позвать, ни дотянуться.
Поэтому смотри и охраняй.
(с) Екатерина Перченкова -
Вдруг чувствуешь, что жизнь тебя любит. У кого-то с самого начала так, а кому-то вдруг приходит. Ты её добиваешься-добиваешься, годами, а всё мимо идёт. Уже и надежду теряешь, когда однажды она поворачивается и смотрит на тебя. Прямо в глаза смотрит, выбирает из всех и влюбляется. И сначала такое счастье, что не описать, «жизнь как чудо», весь мир твой. Оказывается, не только «взрослые – это мы», но и успешные, заметные, сильные – мы. Ты.
А потом привыкаешь и ведёшь себя, как молодой любовник, обольстивший зрелую женщину. «Моя-то ручная совсем. Не может без меня. Что скажу, то и делает. Когда хочу – прихожу, когда хочу – ухожу. А она плачет и руки целует»
Она плачет и целует руки, гладит волосы, трогает осторожно лицо, боясь спугнуть – твою красоту, юность, временность эту твою смертную. Ей же видно, Господи, ей же всё видно – как ненадолго, как не навсегда. Как это закончится – не для неё, для тебя, - сколько уж таких было. И она гладит, целует, жалеет, обнимает крепко, прижимает к груди.
А ты вертишь глупой головой – видали? Лююююбит.
(с) Марта Кетро -
Вискоза писала : Хвалю тебя, говорит, родная, за быстрый ум и веселый нрав.
За то, что ни разу не помянула, где был неправ.
За то, что все люди груз, а ты антиграв.
Что Бог живет в тебе, и пускай пребывает здрав.
...........
подскажите, пжлста, кто автор?