Православно-языческая проповедь на масленицу 

То, что я ощутил во время своей поездки в Грецию, оставило чувство досады.
Я сравнивал Грецию и Россию по отношению к собственной истории. Точнее, отношение греческой церкви к истории своего народа, которая по большей части была языческой.

Для современного грека нет выбора между языческой историей и православием народа. Официально выбор между ними даже не может быть поставлен – они равноправные части государственной мифологии и общественного сознания. Грек гордится обеими частями национальной гордости и четко ощущает между ними взаимосвязь.
Без мифологии Эллады не было бы древнегреческой философии, которая вплотную подошла к христианским истинам, а без греческой философии, тонкой и изощренной, христианство осталось бы только иудейским пророчеством, притягательным, но не способным удовлетворить натуры интеллектуальные и творческие, не было бы догматики, Символа Веры, Отцов Церкви, которые писали на изумительном и богатейшем языке.
Без империи Александра Македонского, без этого соединения цивилизации и варваров, Европы и Азии, без ощущения всемирной империи до самых краев ойкумены-окоема, не появилось бы представление о всемирности и наднациональности христианства. Греки заслуженно гордятся тем, что первая христианская империя создана ими. Что в ней была осуществлена «симфония» - то есть взаимодействие/взаимоусиление светской императорской власти и духовной власти патриарха. И это соединение властей осталось недосягаемым образцом для всех последующих государств. И Византия со всеми своими бедами, падениями и взлетами продержалось тысячелетие – и частично воссоздано вновь.
(не будем говорить о том, что в реальности все было не совсем так, а, точнее, совсем не так – но это современная мифология, она поддерживается официально и встречает полное одобрение в народных массах)
Язычество в Греции не проклято, не выкорчевано под корень, а тщательно сохранено как свидетельство одного из этапов жизни народа (и как источник дохода J))). Оно воспринимается как этап истории, как необходимая ступенька восхождения народа к вершинам мировой истории.
И каков результат такого слияния православия и язычества? В греческом патриотизме. Византия была уничтожена, ее народ рассеялся, разделился на множество общин и народностей, подвергавшихся турецкому угнетению и находившихся на грани уничтожения. Полтысячелетия казалось, что все кончено, что народу не воскреснуть, что от него останутся только мифы, византийское православие, философия и литература – как ископаемые раритеты. А Греция воспряла из праха. Она первая на Балканах восстала против турок, отбила плацдарм, и сто лет подряд, компания за компанией, отбирала свои земли (и попутно прихватывая чужие J)). Под конец греки шли походом на саму Анкару, загоняя Ататюрка в бесплодные горы, чтобы навсегда вернуть себе византийское величие.
Что их вело вперед? Вера в то, что у народа с великой историей может быть только великое будущее.

Нам, русским, это непонятно. Наша история кастрирована, ограничена тысячелетием и Восточно-Европейской равниной.
Она начинается со смутного упоминания каких-то диких славян, от которых остались одни названия племен и черепки от посуды. Официально Россия начинается с приглашения варягов и с крещения Руси. Перед этим разверстая бездна времени, откуда не доносится ни одного известия о тех, кто жил, строил, сражался, то есть совершал исторические деяния.
Поэтому кажется невероятным и случайным величие Киевской Руси, фантастическое расширение Московского царства, размах Российской империи и Советского Союза. Они кажутся возникшими внезапно, у них не ощущается укорененности во времени и пространстве. Вся история страны представляется миражом, случайным стечением обстоятельств.
А какой вывод еще можно представить из курса истории? Если создание Киевской Руси представляется как поход варяжской дружины на юг – то любая случайность могла расстроить эти планы, и тогда этого государства не было бы вовсе? Но дело в том, что Русь не могла не появиться и именно в таком виде, как самое обширное из государств Европы того времени, с множеством городов и с неисчислимыми богатствами. Потому что этому предшествовали антские княжества, то торговавшие с Римом, то ходившие на него войной, сопротивление и оккупация готам и гуннам – и участие в походах вместе с ними, отчего славян забрасывало аж до Испании и Малой Азии, создание могучей транснациональной кооперации варягов, которая вела торговлю рабами и пушниной от Скандинавии до Ирака, сложные взаимоотношения купцов, которым жизненно нужны были русские реки, со славянами, которые на этих реках жили. Обрывки случайных сведений, свидетельств историков, археологические данные раскрывают перед нами историю целого тысячелетия, которое предшествовало Киевской Руси – но словно завеса молчания отсекает эти сведения от общественного сознания.
А ведь до этого были скифы и сарматы – их считают исчезнувшими без следа в истории России, не давшими ничего славянам, которые пришли на их земли. А до этого множество археологических культур бронзового века и неолита – тоже якобы не имеющих отношение к русским. Словно они все мгновенно вымерли, без потомства и без передачи своих знаний последователям.

В Греции совсем другое отношение: в историю страны по крупицам складывается все, что имеет к ней весьма отдаленное отношение. Минойская культура на Крите разрушена собственно первыми греками – но она считается греческой, настоящие герои Микен и Иллиона относятся к классическим эллинам примерно как чудь к современным русским, Александр Македонский был варваром, а уж никак не греком. Да и все собственно эллинское население Греции полностью исчезло в Великое переселение народов, когда вся Греция была занята славянами и называлась Мореей. И что? Государственным мифам наплевать на строгую историю. Они воспитывают народ с правильным представлением о своем месте в мире.

Полтысячелетия, под турецким игом, эллинская автокефальная церковь заменяла грекам государство. Она исполняла роль духовных скреп, которые соединяли рассеянный народ столь же крепко, как и государственные органы. Церковь была единоличной властительницей дум, единственным авторитетом. Она могла начисто стереть из народного сознания следы язычества и до-христианской истории, благо истории Византии было достаточно для самоутверждения нации. Но церковь деликатно и благоразумно не препятствовала питать дух нации от языческих корней. Строго говоря, вера в истуканов – безусловно плохо и глупо, но в нем были проблески монотеизма, дионисийские оргии – однозначно от дьявола, но в мистериях уже пробивалась вера в бессмертие души и загробное воздаяние, эллинская культура – подготовительная ступень для понимания христианской культуры. Вроде и не запрещено, но и не одобрено - оставлено на личный выбор каждого.
Нельзя упрекнуть греческое православие в благодушии и пофигизме – градус фанатичности там зашкаливал всегда, поскольку церковь и народ жили под угрозой духовного и физического уничтожения, а противостоять этому могли только те, для кого потеря веры была страшнее смерти. Для Греции мученики за веру были массовым явлением даже в середине девятнадцатого века, когда в России об этом давным-давно забыли. Да и сейчас греческие старообрядцы – старостильники занимают важное место в общественной жизни: для них неприемлемо все западное и инородное, начиная от нового стиля календаря и кончая НАТО, ЕС и штрих-кодов. Отсюда принципиальный греческий оппортунизм в отношении с Евросоюзом – он подпитывается влиятельной частью полу-запрещенной части церкви.
И вот – такое либеральное отношение к собственному язычеству. Когда стоял выбор между физическим уничтожением народа, и для сохранения его нужно историческое воспитание в патриотическом духе, пусть даже на примере языческого прошлого – церковь примирилась с этим. А потом и интегрировала эллинское язычество, предоставив его как ступень к постижению православия.
И что, эллинская церковь потеря от этого? Напротив. Сейчас Греция в формальном и фактическом отношении самое религиозное государство Европы. Православие – официальная религия, его исповедуют 97 % населения. Церковь находится на содержании государства, и общество относится к этому с одобрением. Разумеется, не все так благостно на самом деле, современное неверие с чистоганом разлагают общество, но на фоне православных сестер эллинская церковь выглядит процветающей.
Значит, история оправдала компромисс.

Так почему в России все иначе? Не в этом ли беды народа, Церкви и государства? В том, что церковь отсекла от народа его до-христианскую историю, выступает против язычества и препятствует возрождению великого народа в великом государстве?

В начале христианства на Руси иначе быть не могло. Первые поколения священников на Руси были греческими миссионерами, которые могли лояльно относиться к собственным истории и мифологии, но верования новой паствы казались им дикими и несуразными. Собственно, вся официальная киевская идеология проникнута противопоставлением прежних славян, которые «живяху звериным образом» и славян христианизированных, уже просвещенных Евангелием, которые на правах младших братьев вошли в византийское православное братство. Так ли это было или нет – сказать трудно. Мне представляется, что официально признаваемое двоеверие Киевской Руси возникло не от слабости церкви, а по другой причине – славяне смогли создать полноценный синтез языческого и православного мировоззрений, который послужил основой блистательной киевской культуры. И славяне помнили о своем величественном языческом прошлом, о чем говорит «Слово о полку Игореве» и русские былины.
В самом факте крещения Руси есть указание на то обстоятельство, что древние славяне были не столь уж древними и темными. Русские быстро переняли все стороны православной жизни, а это значит, что народ был готов к восприятию сложных истин и высокой культуры. Иначе христианизация Руси проходила бы по другому сценарию – как в миссионерском анекдоте. После крещения и проповеди среди готтентотов миссионер вопросил свою паству: «Уразумели ли вы, дети мои, что такое зло? – А это когда у нас зулусы угоняют скот… – А что такое добро! – Это когда мы угоняем скот у зулусов!». Когда один из первых киевских митрополитов Илларион (грек, кстати) произносил перед паствой свою проповедь на церковнославянском «Слово о законе и благодати», то он был уверен, что славяне отлично понимают разницу между исполнением ветхозаветного Закона, основанного на страхе перед наказанием, и между Благодатью – жизнью в христианской любви. И что история христианства им известна – да и иудейская тоже.
Полвека назад академиком Рыбаковым написаны классические монографии «Язычество древних славян» и «Язычество Киевской Руси», в которых доказано богатство и многообразии русского язычества, высокая степень его развития перед самым крещением Руси. Борис Александрович в материалистическом духе своего времени считал, что жреческая верхушка конструировала новую религию, пытаясь бороться с усилением византийского православия на территории Руси. Я отношусь к этому иначе: славянское язычество за тысячелетия своего развития и контактов с верованиями других народов закономерно доходило само до веры в единого Бога-Творца и о представлении о божествах славянского пантеона как о ипостасях Единого. Происходило то же самое, что и в Древней Греции – язычество в высших стадиях своего развития переходит в монотеизм.

(извините, я начинал свою религиозную жизнь как кришнаит, а кришнаиты бывшими не бывают J)). Там, где христианство видит избранный народ и миссионерство – я вижу во всем человечестве стремление познать Бога в разных ликах. Не только борьбу Бога с дьяволом в крохотной Палестине, а медленное восхождение человека к Богу по всей планете, в разных местах – по разному, в разных формах и с разными результатами.
В дьявола, если что, я верю, каждый день вижу его адептов, но считаю, что люди давно уже его переплюнули в причинении зла друг другу…).

На Руси шел закономерный процесс, который только катализировался от проповеди – но никакая христианизация невозможна на голом месте. И признание факта высокой языческой культуры в народе, который воспринимает крещение, отнюдь не умаляет христианства, а, наоборот, подчеркивает притягальность новой веры для тех, кто способен оценить его высоты духа и глубины догматов.
В прославлении до-христианской истории нет умаления Церкви. Но вот забвение язычества унижает народ и принижает роль самого христианства.

Московиты победили не только благодаря религиозному подъему. История крохотной Москвы говорила им – вы наследники великой славы, так идите и возьмите то, что вам принадлежит по праву. Московские летописцы соревновались в измышлении генеалогий своих князей, которые выводили аж до Августа-кесаря, и плодили изводы из хроник, в которых их предки выступали самым сильным, богатым и благочестивым народом. Русские в незапамятные времена сражались с Александром Македонскими и получали свои вотчины от римских императоров. Иван Грозный всерьез считал большинство европейских государей худородными по сравнению с родом Рюрика, и снисходил до сватовства к английской королеве, заранее примиряясь с «порухой» своего положения. Более того – европейцы старательно публиковали эти легенды, потому что иначе рационально объяснить внезапное возвышение Московского царства они не могли: а так все ясно, русские издревле великий народ, и владеют своими землями по праву (хотя и варвары, и еретики, и нравы у них воровские). А ведь летописи составлялись и хранились большей частью в монастырях, то есть то, что было написано в них, проходило негласную духовную цензуру. Не случайно, что именно тогда патриархи всея Руси стали русскими, впервые за четыре века сменили греков на патриаршьем престоле: их тоже увлекал общенародный подъем, им было лестно окормлять такую паству. Поскольку русские умели считать временной разрыв от сотворения мира до Рождества Христова и до крещения Руси, то они отлично понимали, что славные деяние их предков относятся к языческому прошлому, к Роду, Перуну и Велесу – но никого это не смущало.

Что же случилось потом? Почему народ, знать и русская церковь отказались от своего прошлого?
Почему история от баснословных времен Александра Македонского и от кесаря Августа была обрезана по Рюрику? Почему народ поверил, что вот так просто: прийти и «володеть» им? Почему церковь, которая терпела экскурсы в языческое прошлое во имя величия России, повела наступление на народный дух, на историзованную мифологию летописей?
Я не могу ответить однозначно на этот вопрос. Мне кажется, что два явления взаимосвязаны друг с другом: потеря Церковью само-оощущения как части народного организма, духа нации, и отторжения от народа – и активного неприятия народного духа, русской истории и далекого язычества.
Когда Церковь была сильна и молода, когда перед юным русским православием расстилались открытые горизонты, в нем бурлили силы – тогда язычество могло казаться легко преодолимым, временным явлением, которое просто нужно пережить. А вот подорванная больная Церковь боялась всего и замкнулась в догматах, тщательно охраняя их чистоту, и воспринимая как происки дьявола все чужеродное.

Можно назвать этот рубеж: царствование Петра Первого. Унижение народного духа преклонением перед западничеством, появление взгляда на народ как на быдло, предназначенное для осуществления планов бюрократов, унификация истории государства Российского с западноевропейской исторической наукой (а там вообще не было места славянам, не говоря уже об их господстве их над европейцами), уничтожение самостоятельности Церкви путем превращения в Синод… Церковь и народ оказались под игом одной силы, имперской власти бюрократов-западников. Народ бунтовал, но подчинился силе. Потом, в двадцатом веке он припомнил все свои унижения и страшно расплатился со своими врагами в Гражданской войне. А вот Церковь смирилась безропотно. И благословила свое уничижение, унижение народа, отдала немцам-академикам на откуп родную историю, ну, а поскольку с настощими противниками бороться было уже нельзя, переключилась на язычество.
Все сплелось тогда в один клубок, который мы развязываем до сих пор.

Есть еще обстоятельство: Церковь сама задала алгоритм поведения русских, который потом неоднократно бил по ней самой.
Как церковью и властью преподносились христианизация и создание государства на Руси? На нашей земле мрак и невежество, никто не может исправить положение, поэтому единственный выбор – искать помощи на стороне. Там, не у нас, а у них, все правильно. Поэтому надо взять «ихнее» и заменить «наше». Свое язычество заменить на христианство, славянские нравы – на руководство варягами. И тогда наступит рай на земле. Поскольку доподлинно никто не знал, как было в первом случае, во времена призвания варягов и при крещении Руси, и как на самом деле обстоит дело «у них», то это идея всегда казалась притягательной. Не надо думать, исправлять, бороться – надо пойти и взять, произвести простую замену.
Стоило Московии пережить Смуту, как тут же появилось желание найти образец на стороне и исправить русскую жизнь. Для выпрямления Церкви пригласили греков. Они определили, что у русских все неправильно (хотя Русь ни на йоту не отступила от греческого же миссионерства киевских времен), а вот у греков – правильно (хотя как раз их обряды изменились со временем). Алгоритм «хорошего – чужого» ударил по церкви расколом - поскольку нашлись люди, задавшие резонный вопрос: зачем нам менять свою старину на греческие новации? И станет ли от этого лучше?
Дальше – больше. Поскольку и после раскола лучше не стало, то реформы решили «углубить и расширить». Петр Первый нашел на Западе идеал и стал его внедрять. Поскольку идеалом для него были протестантские страны, то и православию надлежало перестало быть таковым, а подстроиться под голландцев и англичан. Церковь перестала быть самостоятельной величиной в духовной жизни, превратилась в рядовое министерство по идеологии. У нее отняли право на благодать, навязав исправление нравов. А что, у «них» так и нам так положено. Из кризиса восемнадцатого века православие едва выбралось, как пришла новая беда. Опять со стороны.
На Западе, вишь, вообще заменили Бога на науку, Адама - на обезьяну, душу - на физиологию. Поскольку Россия пребывала в перманентном кризисе, то тут же сработал алгоритм принятия решения – «взять у них и завести у нас». Принято ругать христопродавцев-большевиков, которые сгноили церковь в ГУЛАГе, но справедливости надо сказать, что участь православия была решена еще либералами – интеллигентами: для них Церковь была сосредоточием невежества со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Дальше - больше. О нынешнем положении говорить больно. А ведь делали так, как положено – подсмотрели, что «у них» хорошо и решили внедрить у нас. Надо же, опять не пошло… Церковь благословила разрушение СССР, только не может понять, куда исчезает паства. Хотя можно было догадаться заранее, что в глобальном мире «желтого дьявола» религия никому не нужна и терпима только как национальный антураж.

Что тут можно сказать? О греках я уже рассказал. «В Греции все есть» (с), поэтому им не страшны иноземные влияния. Можно припомнить и Китай, который выбрался из жесточайшей смуты, оккупации и колониального статуса за счет очень простого убеждения: в Китае все правильно, в Китае все было, есть и будет – как бы не пыжились «красномордые дьяволы»-европейцы, изобретая своя игрушки и принижая этим ханьцев. Китайцы перетерпели, напряглись и выпрямились. У них не было сомнения, что может быть иначе – ведь за ними стояла история пяти тысячелетий.
Я пониманию, что наступание на грабли – национальная русская забава. Но даже русским должно хватить ударов по лбу.
Понять, что «у них», может и хорошо, но «по-ихнему», а нам надо, чтобы было хорошо «по-нашему».
И самое время вспомнить свою историю. Но не в кастрированном, а в настоящем виде, отдать должное христианству и язычеству.