Пугающим 90-ми. 

И еще парочка историй, о которых я хотела рассказать. Собственно, одна из новостей, которые я хотела прокомментировать еще на прошлой неделе, случилась в Бурятии в селе Жемчуг, когда там приехали туда заезжие бандиты и постреляли местных жителей, 3 десятка человек устроили перестрелку, после чего местные жители стали кричать, что «вот тут у нас вторая Сагра, нас убивают безнаказанно», а Следственный комитет, который, боюсь, что в данном случае был больше прав, чем местные жители, сказал: «Ну, вы знаете, это просто бандитские разборки – они тут все хороши».

Вот, Следственный комитет вообще сам понял, что сказал? Мы живем в стране под названием Россия, государстве или мы живем в Италии времен Лангобардов? 3 десятка человек приехали и разбирались на улицах села, кому принадлежит село.

И, собственно, почему я к этой новости возвращаюсь? Потому что еще парочка новостей была такого же рода за это время. 18 января в Саранске взорвали человека, предположительно покушались на замдиректора Орловского филиала ТГК Вячеслава Сафонкина. А за 2 дня до этого расстреляли в Иваново главу местного УФАС Александра Боровкова (он выжил). Я, конечно, понимаю, что сейчас у нас основное – политика. Но, вот, я смотрю эти новости подряд – Бурятия, Саранск, Иваново – и я балдею, потому что есть некоторые вещи, которые объединяют эти новости, это полное отсутствие государства. То есть, вот, не знаю, хороши или плохи те чиновники или менеджер в данном случае Сафонкин, в которого стреляли. Но я о том, что вот их стали стрелять с той же безнаказанностью, с которой раньше только простых граждан давили те же самые чиновники.

Это же совершенно невероятная история. Вот. представьте себе, что там где-нибудь в США подряд шли новости, что вы знаете, вот здесь в городе была стрельба... Не в школе какой-то дебил устроил, а 3 десятка человек разбирались из стволов, кому принадлежит город. А вот здесь убили высокопоставленного чиновника, а вот здесь подстрелили главу администрации. То есть это, вот, та степень распада государства, которая свидетельствует о том, что государства нет. Потому что, ну, кто там будет раскрывать эти покушения? Никто – все заняты делом: кто-то крышует ларек, кто-то торгует наркотой. Вот, раньше некому было раскрывать убийства простых граждан, теперь им некогда вообще. Ну, вот, там я не знаю, если министра убьют, то, конечно, кто-то там почешется, встанет с печки, поднимут 2,5 оставшихся профи, окажется, что убили за 300 долларов, потому что у нас теперь всех убивают за 300 долларов. В России убивают по демпинговым ценам, и те люди, которые убивают за 300 долларов, они вообще там не подозревали, что убийство вообще расследуется.

Напоминаются цифры Владимира Овчинского, хотя бы приблизительные. Минимум 40 трупов криминальных на 100 тысяч населения, это при том, что в Европе такой криминальный труп один, а в США – 4. А в Англии XVIII века, когда, напомню, полиции не было в Англии и когда люди реально убивали друг друга из-за куска хлеба, потому что нищета значила совершенно другое, так вот в Лондоне конца XVIII века 52 трупа на 100 тысяч. У нас почти лондонский уровень. Причем, эта абсолютная безнаказанность – она связана ровно с тем, что в прессу попадают случайные исключения. Вот, была Сагра – на нее нашелся Ройзман. А так...

Ну, вот, маленькая история, которая не попадает в прессу, которую я просто совсем недавно слышала от приятельницы. Поскольку я слышала от приятельницы не как журналист, то я ее просто не буду рассказывать с названиями имен. Ну, эта история типичная. У женщины чуть не изнасиловали дочь в провинциальном городе, ну, собственно, в Липецке. Не изнасиловали причем. Она оказалась дотошная. То есть ее схватили на лестнице, били головой о ступеньку, разбили голову, но в этот момент вышел сосед с собакой и насильники убежали. А поскольку женщина оказалась дотошная, то она пошла заявлять в милицию. Ей в милиции говорят: «Ну, не изнасиловали же. Зачем заводить уголовное дело?» Она оказалась дотошная, дело завели. Естественно, никого не искали, но она быстро нашла... Поскольку дочь видела насильника сама, там, сосед тоже видел, то быстро насильника нашли сами – это оказался там сын какого-то мента. Естественно, после этого начался полный конец обеда, менты, следователи стали говорить ей в лицо «Слушайте, ну кто же вашу дочку?.. Ваша дочка ж такая красивая, ну как же ее не изнасиловать?» или, там, «Зачем тебе это надо?» Там начались всякие звонки, и самое главное, что мне было страшно от этого рассказа, ощущение полной беззащитности. Ощущение того, что, вот, у человека в жизни произошло горе, дочку побили, чуть не изнасиловали. Государство тебя должно защищать. А вместо этого ты еще и оказываешься виноватым. Тебе с точки зрения правоохранителей больше всех надо. Ты – простой человек, не имеешь шанса ни на что.

И, собственно, почему я рассказываю эту историю? Потому что женщина, в конце концов, уехала. Она уехала не только поэтому. Более того, там насильника-то посадили, потому что он уже за это сидел, потому что у нас колеса правосудия – они крутятся, и, вот, человек попал в эти колеса правосудия, он из них не выберется. Но она поняла, что она не будет в безопасности после этой посадки, потому что он освободится, потому что у него есть там близкие менты и так далее, и так далее.

И вот это такое ощущение, что государства нет. Вот, вместо государства, которое обязано защищать жизнь и безопасность граждан, есть некое другое образование, которое гонит нефть за границу, производит эти древние летающие мобильники. Ну, вот, у него есть полная атрофия правоохранительного мускула и она не может обеспечить, чтобы на улицах не велись перестрелки.

И, собственно, это очень важная вещь, к которой я подвожу. Потому что если на улицы выйдет там 1 миллион или полмиллиона, или даже 200 тысяч человек, вот это образование, не являющееся государством, окажется точно так же бессильно.

[внешняя ссылка]

=======
Согласен абсолютно с Латыниной. То, что по ТВ сюжеты типо Сагры показывают только тогда, когда о них уже вся страна говорит - это показатель исключительно цензуры на ТВ и ничего более. Реально страна не управляется, она управляется ХУЖЕ, чем в девяностые.