Стихи моей жизни 

За милых дам

Пылают жаркие мангалы,
И призывает тамада
"За милых дам" поднять бокалы,
И дамы, выпив разудало,
Пораскраснелись как всегда.

А я сижу безалкогольно,
Пусть даже тост - "за милых дам".
Со мной наверно "не прикольно",
Я скучный.
Да ещё безвольный –
Я жизнь за женщину отдам.

Гостья

Постучали ночью в уличные двери,
На дворе пурга, погода не фонтан.
Ба! Нашлась моя недавняя потеря,
За собой втащив огромный чемодан,

И, наверно, под собою ног не чуя.
Обстучала снег с сапожек о порог
- Разреши я у тебя переночую,
А с утра поеду к маме в Таганрог.

Щурясь в доме от тепла и абажура,
Извинялась - За вторжение прости.
Я сейчас конечно выгляжу как дура.
Понимаешь… Просто некуда идти.

- Проходи я рад. Ты так легко одета.
Что же это я, стою как истукан!
Быстро борщ погрел, картошку и котлеты,
Да домашнего вина налил стакан.

Перезябшая, уставшая с дороги,
Руки грела о печные кирпичи.
Кот узнал - мурчал и терся ей о ноги,
И поленья глухо щелкали в печи.

Отогревшись не спеша пила и ела,
Да кручинилась за прошлые дела
- Я уже тысячекратно пожалела,
Что по дури от тебя к нему ушла.

У тебя теперь есть повод позлословить –
Я одна, несчастна и немолода…
Только я подумал – Ведь она готовить,
К сожаленью, не умела никогда,

А былое, как ты этого не хочешь,
Не вернётся, что злословь, что не злословь.
Одеяло подоткнул – Спокойной ночи,
Сладких снов, моя несладкая любовь.

На заснеженном вокзале, хмурым утром,
Под свинцовые глухие облака,
Говорила мне про жизнь светло и мудро,
Улыбаясь до последнего звонка.

На прощание поплакала немножко,
Из окна вагона крикнула – Люблю.
У меня в душе скребли такие кошки,
Что, ей богу, хоть намыливай петлю.

Я, тайком перекрестив её на счастье,
Прошептал вослед, прощаясь и скорбя
- Сохрани тебя господь от всех напастей,
Ну а первым делом, от самой себя.

О настоящих мужиках

В женском обществе бытует трафарет,
Разговор традиционный - что, похоже,
Настоящих мужиков в России нет,
Впрочем, нет их и в других державах тоже.

Только если вдруг какой-нибудь из них,
Об отсутствии героев говорящих,
Попадается любовник иль жених,
Что как раз из тех Мужчин, из настоящих,

Он её - как неземное существо,
Как Ровену из красивого романа,
А она его как предыдущего –
Тунеядца, дурака и наркомана.

Я к чему веду беседу - да к тому,
Что пускай Мужчина создан не богами,
Но инструкций не приложено к нему,
Всё понять придётся личными мозгами.

Коли к Вам попал такой "деликатес",
С безмятежностью придётся попрощаться.
Это тонкий, специфический процесс –
С мужиком-то настоящим обращаться.

Ельцину
(в день смерти)

Всё что он делал – делал неумело,
Не вовремя. Хоть пошутить, хоть спеть.
И вот опять!... Он что, не мог (для дела)
Лет на пятнадцать раньше умереть?

Никто

Я сам никто и звать меня "Никак".
В чужой судьбе деталей совпаденье.
Не конь в пальто, не умный, не дурак.
Я так себе… почти что привиденье.

Не сноб, не жлоб, да и не остолоп,
Но песнь моя исполнена впустую,
И можно только глядя в овоскоп,
Понять, что я, покамест, существую.

О демографии

Когда господь, гласит писанье,
Из рёбер женщину собрал,
Он экстренное совещанье
В раю немедленно созвал:

- Так… Не толпитесь… Не толкайтесь!...
И зачитал им их права:
- Плодитесь, мол, и размножайтесь.
Вот первые его слова.

Ну и конечно размножались.
Адам, тот даже исхудал.
Бедняги просто надрывались –
Сам Бог распоряженье дал!

Да и чего бы не стараться
В волшебном, сказочном краю,
Хороший стимул размножаться –
Их дети жили-то в раю!...

Только Гоморрцы в директиве
Строку неправильно прочли,
Да и в Содомском коллективе
В наказах что-то не учли,

И вот не много и не мало –
Потоп. Кто в двери, кто в окно!...
Людишек крепко потрепало,
Но кто-то выжил всё равно.

Потом Он, правда, извинился –
Пришел… И шапкою об пол…
С потопом, мол, погорячился.
Простите, мол, херню спорол.

Живите мирно, наслаждайтесь!
И вот вам снова мой наказ –
Плодитесь, мол, и размножайтесь,
Я больше, мол, не трону вас.

Ну, коль не надобно спасаться,
Строгать ковчеги-корабли,
Да что-ж и не поразмножаться
Ну и старались, как могли.

Трудились до изнеможенья.
Превыше всех насущных дел.
Чуть сумерки – за размноженье,
А как иначе? - Бог велел!

Да и к тому же, всем на диво,
Природа пела и цвела,
И неплохая перспектива
Для жизни всё-таки была…

Теперь правительство нам братцы,
Не хуже бога самого,
Всё предлагает размножаться,
Да не выходит ничего.

Вчера в страну пришли уроды
И, без содействия Творца,
Так испохабили природу,
Мозги и души, и сердца,

Что не видала и Голгофа,
Что всё бросай – ложись во гроб.
Идет такая катастрофа,
Куда там давешний потоп.

И перспективы нет. Похоже -
Хреново, что не выбирай.
Да! Здесь детей рожать негоже!
Россия – далеко не рай –

В убожестве и в униженье
Кафтаны Трифона кроит.
И почему-то к размноженью
Душа, ей богу, не стоит.

В коридоре

Я расскажу вам, ради смеха,
Про случай, что пришёл на ум –
Как к губернатору заехал
Один известный толстосум.

Не сообщивши о приезде,
Зашёл как к старому дружку.
Видать с сердешным другом вместе
Решил он выпить коньячку.

Один "крутой" администратор,
Другой при бешеных деньгах –
Наш популярный губернатор
И знаменитый олигарх,

И я… В заботах на копейку,
Добравшись с горем пополам,
Сижу на кожаной скамейке
По ветерановским делам.

"Секьюрити" перед набобом
Вились, как перед божеством.
Въезд в город царственной особы
Обставлен с меньшим торжеством.

Не знаю, для какой там цели,
Но вышибалы, без затей,
Поставили лицом к панелям
Всех – женщин, стариков, детей.

Народ, хоть нехотя, поднялся,
А я остался не у дел,
Сказать по правде – растерялся,
Сижу на лавке, как сидел.

Один от стаи отделился,
С глазами наглого хорька,
Шагнул ко мне, слегка склонился,
Поднял за шкирку как щенка,

Встряхнул, поддал под зад коленкой,
Приблизил рожу как кирпич:
- А ну-ка быстро мордой к стенке!
Щас зубы выбью, старый хрыч!!

Скроённый ладно, сшитый прочно,
Холёный, сбоку пистолет…
Я понял – этот выбьет точно,
Хоть у меня давно их нет.

Ну что теперь - мне с ними драться?
Ей богу было бы смешно.
Когда под восемьдесят, братцы,
То растеряться не грешно.

И я, под эту камарилью,
Под этот наглый карнавал,
Стоял и плакал от бессилья -
Народ! За что я воевал?!

Чтобы еврей с мохнатой лапой,
Всю власть скупивший мракобес,
Имел бы личное гестапо
И личные войска СС?

Чтоб, сделав "смертным" одолженье,
Ловкач, дорогою прямой,
В любое госучрежденье
Входил бы как к себе домой,

С высокомерием крысиным,
С руками и душой в дерьме.
И так вот, с русским гражданином –
Как с уголовником в тюрьме?...

Друзья, мы все живём на зоне.
Еврей отечество стрижёт,
А у руля ворьё в законе
Нас как баранов стережёт.

Признание

Решив устроить поворот судьбе,
Как через край магического круга,
Я, хоть несмело, но шагнул к тебе,
Чтобы сказать, как мы нужны друг другу.

И, если мы друг друга не найдём,
Среди забот, печалей и ненастья,
Вселенная пойдет другим путём
И в ней намного меньше будет счастья,

Нарушится гармония небес,
Ослабится и рухнет мирозданье…

Зачем-то я в патетику полез?
И, вроде бы, давлю на состраданье!

Плевать мне на вселенский перекос.
Я просто, до безумия, до дрожи,
Хочу тебя от кончиков волос
До каблучков твоих полусапожек.

Прости что так, внезапно налетел,
За то, что говорил несовершенно,
За то, что от волнения вспотел,
Встав пред тобою на одно колено,

И не смотри растерянно в окно,
Подумай - вдруг нам просто суждено…

Блиндаж

Двадцать один – ноль пять, довольно темновато.
Что в этом блиндаже? - Сам чёрт не разберёт.
Гранату бы туда. Да кончились гранаты.
И старшина, кивнув, скомандовал – Вперёд.

Дышала холодком угрюмая пещера
И я нырнул в неё как в омут головой.
(Четыре мужика - немецких офицера,
И крохотный пацан - советский рядовой)

Я замер на момент, пытаясь присмотреться,
Дал очередь на звук и снова кувырком.
Вертелся в темноте среди вопящих немцев
Злым шестнадцатилетним маленьким хорьком.

И в этой пляске смерти, в автоматном гуле,
Я инстинктивно краем слуха отмечал,
Как чмокали во плоть вонзавшиеся пули,
Как, умирая, кто-то "О, майн гот!" кричал.

Всё стихло. Старшина с трофейной зажигалкой
Вошел и огонёк поднял над головой,
Высвечивая окровавленную свалку.
И одного в углу, что был ещё живой -

Зажав дыру в груди, смотрел тоскливым взглядом
И широко открыл в беззвучном крике рот…
Ударил я его по голове прикладом.
За пережитый страх… За батю… За народ…

Потом мне, как-то вдруг, так захотелось к маме,
Что пусть меня простит Отечество моё.
Я пил из кружки спирт, стуча о край зубами,
И слышал разговор сквозь полузабытьё:

- Не надо лейтенант, пусть парень отоспится.
Я сам ему налил, он раньше-то не пил.
Он в блиндаже сейчас… троих матёрых фрицев…
И одного прикладом досмерти забил…

Закончилась война, я, слава богу, выжил.
Нет с западного фронта больше новостей.
Я сам построил дом с резным коньком на крыше.
И посадил свой сад. И вырастил детей.

Я плакал от потерь и праздновал удачи,
Но только до сих пор живёт в моей душе
В науке убивать поднаторевший мальчик,
Стреляющий на шорох в тёмном блиндаже.

Походка

Вослед какой-нибудь молоденькой "принцессе",
Иду и думаю, (немного приотстав) –
Как много лишних мышц участвует в процессе,
Как сложно ходит тазобедренный сустав,

Движенье ягодиц нецелесообразно.
Ещё додумались - каблук изобрести!
Бедро вовнутрь, стопа ложится несуразно,
Неконструктивно всё… А глаз не отвести!

Советы «садоводам»

На почве нашего благого всепрощенья,
Легко используя дешёвый гуманизм,
Обильно сдобренные власти попущеньем
И без людского возмущенья и отмщенья,
Отлично всходят тирания и фашизм.

Лечение временем

Я соглашусь – жить на земле не сахар.
А мрачный Хронос, он, из всех божеств,
Не столько лекарь, сколько нудный знахарь,
Заштатный маг с плохим набором средств.

Явившись из основы мирозданья
Он занят тем, что терпеливо ждёт,
Шепча лишь для проформы заклинанье
Тебе на ухо: - "Всё пройдёт… пройдёт…"

И все мы в ожидании леченья,
Поверив в непорочность этой лжи,
Живём пустой надеждой извлеченья
Из сна от боли замершей души.

Беря в награду жизни человечьи,
Он, не спеша и не вступая в торг,
Бывает - утешает, реже – лечит,
Но если скажет в морг, то значит в морг.

Об адаптации

Закралась в сердце смутная тревога –
Наверно есть дефект в моём мозгу,
Ведь я, на нашем Русском "берегу",
С младенчества привык к плохим дорогам.
А к дуракам привыкнуть не могу...

Обет

Мне кажется, прошли не годы, а века,
С поры пустых, наивных жертвоприношений,
Ошибочных, но окончательных решений.
Я так привык любить тебя издалека,
Что уж давно других не мыслю отношений.

И благодарен я взыскательной судьбе,
Готовой разрешить побыть с тобою рядом,
Позволившей тебя коснуться, только взглядом,
И снова, каждый вечер, думать о тебе,
Безгрешным и почти молитвенным обрядом

В молчании с тобой часами говорить…
Над участью моей пусть кто-то посмеётся
И скажет, - Боже мой, когда же он уймётся?!
Я буду до конца тебя боготворить,
Пока душа жива. Покуда сердце бьется.

Мавроди

Стоит тусовка у входа в зону
И торжествует вполне резонно.

Висит веселый плакат на крыше:-
Какое счастье – Мавроди вышел!

Его бы морду отлить из бронзы
У Церетели. Да нет, серьёзно!

Пусть над Россией стоит "в натуре"
Как вечный символ народной дури.

Пусть простирает персты над нами
Как перестройки циничной знамя,

Как ангел фальши и махинаций,
Как память наглых приватизаций,

Как знак богатства и власти сброда,
Как образ мысли всего народа.